Роман взглянул на нее с усмешкой:
– Ищешь повод, чтобы остаться?
– Ничуть. Но я не особенно верю в твое благородство.
– Придется поверить – другого выхода нет.
– Мы не можем бросить тебя одного! – запротестовал Алексей. – А если явятся люди Колодина?
– Вода плохая, – отозвался колдун. – Это вам не Пустосвятовка. Придется торчать с ним в ручье минимум час, а то и больше. Вы не можете столько времени загорать на дороге! Уезжайте!
– Он прав, – сказал Меснер. – Мы должны уходить.
Роман вновь посмотрел на Надю. Кто знает, может, они видятся в последний раз. И хотя он сам до конца в это не верил, упрямо надеясь, что в бесконечной паутине дорог непременно отыщет ту, по которой идет она, сердце захолонуло от нестерпимого холода.
– Гамаюнов обещал тебе встречу, и он сдержит слово. – Баз по своему обыкновению улыбнулся. – Как только все встанет на свои места, Гамаюнов с тобой свяжется.
– Пришлет письмо? – спросил Роман. – Или пришлет гонца?
– Скорее всего, гонца, – сказал Баз.
– Тогда пусть гонцом будет Надя.
– Если Гамаюнов меня отпустит, я приеду. – Ее голос звучал на удивление спокойно.
Это спокойствие его взбесило. Он выскочил на берег, шагнул к Наде, схватил ее за плечи, привлек почти грубо и поцеловал. Секунду она сопротивлялась, потом сама жадно приоткрыла рот и тронула языком его губы. В следующую секунду их дыхание слилось. Ее пальцы скользнули по его волосам и запутались в густых прядях.
И тут вместе рыжего глинистого берега Роман, будто наяву, увидел свою речку Пустосвятовку. Но не такую, как в последний раз, – бурлящую от осенней влаги, несущуюся вдоль грязных берегов. А светлую, в летний полдень, и по ней неспешно скользили отражения бегущих облаков. И песок на берегу сверкал чистым золотом. Никогда прежде такой Роман не видел свою реку даже в мечтах. Или он до этого и не мечтал о подобном?
– Если ты не приедешь, я тебя разыщу. Где бы ты ни была, – прошептал Роман.
– Буду ждать. – В ее голосе был скорее вызов, нежели обещание.
Ну что ж, пусть будет вызов. Это лучше, чем ничего.
– Я знаю твой дар, – шепнул он.
Если он рассчитывал, что она испугается, то ошибся. Она улыбнулась в ответ, будто говорила: “Вот и прекрасно!” Повинуясь наитию, он снял с мизинца кольцо и надел Наде на палец на безымянный палец правой руки – будто то было обручальное кольцо.
– Это кольцо защитит тебя.
– Пора уходить, – повторил Меснер.
Роман вошел в воду по пояс и потянул за собой “носилки” с раненым.
Но Стеновский вместо того, чтобы последовать за остальными, вошел по колено в воду.
– Если ты делаешь это, чтобы попасть в Беловодье…
– Не для этого, – оборвал его Роман. Алексей на секунду смутился.
– Прости, – пробормотал он. – Но все равно. Я скажу тебе одну вещь. Должен сказать. Гамаюнов никогда не пустит тебя в Беловодье. Из тебя не выйдет ученика. А второй гуру ему не нужен.
– Уходи, – сказал Роман и отвернулся.
Он не хотел, чтобы Стен понял, как ему больно.
– Ты здесь слишком на виду и беззащитен. Кто-то должен тебя прикрыть.
– Уходи! – заорал Роман и, обернувшись, глянул на него с такой яростью, что Алексей невольно попятился.
Колдун в эту минуту мог убить одним прикосновением.
Когда беглецы вскарабкались по обрыву наверх и остановились, чтобы посмотреть вниз, то увидели колдуна и носилки с раненым уже на середине ручья.
– Ты зря сказала, что он хочет утопить парня, – заметил Стен.
– Тебе-то что надо? – тут же взвилась на дыбы Надя. – Мне, если сказать честно, до Романа дела нет. То, что я с ним спала, ничего не меняет.
– Ты спала с ним?
– Тебя это волнует?
– Нет, нисколько. Нисколько.
– Волнует, – рассмеялась Надя и погрозила ему пальцем. – Хочешь сказать, что я должна остаться?
– Тебе решать.
– Я выбираю Беловодье. И все, что мне будет мешать, я пошлю к черту.
– Ты же любишь Романа.
Надя не ответила и решительным жестом распахнула дверцу машины.
– Ты ничего не понимаешь, – проговорила она, не оборачиваясь. – Как это страшно, когда теряешь любимого человека. Жизнь кончается. Ты начинаешь новую пустую жизнь сначала. Думаешь, мне двадцать восемь? Ошибаешься. Этой осенью мне исполнилось четыре года. И я не смогу пережить все это снова. Не смогу.
Она права. Роман скоро умрет. Не сейчас, не сию минуту. Но скоро. И она, наверное, тоже предчувствует это.
– Стен, у тебя такое лицо, будто ты только что с похорон! – воскликнула Лена.
При этих словах Надя едва заметно вздрогнула. Алексей спешно отодвинулся – он не хотел, чтобы Лена слышала его мысли.
Вода была мерзкой – почти и не живая уже. Она лишь делала вид, что прежняя, неслась вперед, пенилась, обжигала холодом. Дважды в ней попадались радужные нефтяные пятна. Тогда спасительная сила, извлеченная прежде из потока, пропадала и приходилось начинать сначала. Прошел уже почти час, а парнишка так и не открыл глаза. Жизнь, правда, еще теплилась в нем. Но едва-едва. У раненого не было водного ожерелья, и чтобы холодная вода не убила его, Роману приходилось отдавать ему часть собственной энергии. Порой колдуну начинало казаться, что он зря затеял это купание – парня ему не вытащить. И вот, когда он уже готов был выпустить самодельные носилки из рук и отправить раненого плыть по течению туда, куда соизволит вынести вода его тело, мальчишка неожиданно застонал и открыл глаза. Живой! Значит, и худая вода, как непутевая мать, все же сумела вымыть по частицам из искалеченного тела хворь и возвратила умирающему силы. Теперь Роман был просто обязан вытащить парня с того света. Вода, беснуясь, закипела серой густой пеной вокруг них. Роман заставлял несущийся мимо поток отдавать каждую живительную частичку и вдыхал ее в раненого с такой яростью, будто хотел парня не спасти, а прикончить. Так прошло еще с полчаса. Наконец Роман почувствовал, что у него не осталось сил и если он не хочет отправиться плыть по течению туда, куда несется этот ручей, то должен выбираться на берег.
Роман вытащил самодельные носилки на песок и, прежде чем расстегнуть ремни, которыми Стен и Меснер привязали паренька к забору, положил пострадавшему влажную руку на лоб и прошептал:
– Забудь все, что с тобой было этим утром.
Едва Роман освободил спасенного, как тот вскочил на ноги и, повернувшись к колдуну, прохрипел:
– Что ты сделал, бля? Я ж весь мокрый. По соплям захотел?
