– Неужели опять детей рабочих и крестьян? – предположил Кирша. – Ты же знаешь, я под эту категорию не подхожу.
– Нет, – Стеновский рассмеялся, кажется, в первый раз с момента начала разговора. – В этот раз происхождение роли не играет. К примеру, меня взяли вне конкурса. Один из организаторов проекта был моим защитником в суде.
– Иван Кириллович? – живо спросила Ленка. Алексей кивнул и продолжал:
– Иван Кириллович – замечательный человек. Я за вас поручился, и он выдал мне четыре анкеты со штампом “вне конкурса”. Надо их заполнить вместе с анкетами для визы, я отвезу их в наш центр, и через месяц вы станете участниками проекта. Тогда вам более подробно объяснят суть дела и цель, и – я вам обещаю – вы ни за что не пожалеете.
– А если пожалеем? – не унимался Кирша. – Я тут с одной девчонкой познакомился. Она мне все твердила: не пожалеешь, не пожалеешь, а я залез к ней в койку и очень даже пожалел.
Алексей отвечал вполне серьезно:
– В этом случае ты забудешь о проекте.
– Каким образом?
– Ну… Выпьешь стакан воды и забудешь. Кирша хихикнул, решив, что старый приятель шутит, но Стеновский не шутил.
Стен открыл принесенную с собой папку и вытащил фирменный бланк на английском языке. Бумага была великолепная – мелованная, гладкая и сверкающая, в правом углу красовалась Спасская башня, увенчанная двуглавым орлом.
– Я что же, должен бросить институт? – спросил Кирша, разглядывая шикарный бланк.
– Разумеется, но ты сможешь учиться в Европе или Америке.
– Нет, так не пойдет, – перебил Алексея Кирша. – Папаша выложил три тысячи, чтобы меня пропихнуть в это сраное заведение, да еще две ушло на всякие ксивы, чтобы подтвердить мою непригодность к любой строевой и нестроевой службе. И тут являешься ты и требуешь, чтобы я все это бросил и перся за каким-то чертом с тобой в Бангладеш. Нет уж, спасибочко, Леша, но я не поеду.
– А я думаю, что весь этот проект – афера, – поддакнул Ник Веселков. – В результате мы окажемся посреди тайги со звездно-полосатым флагом в руках, разговорником английского языка и рюкзаком, набитым тушенкой. За всем этим наверняка стоит ЦРУ.
– Вы что же, отказываетесь? – Стеновский, кажется, не в силах был в это поверить.
– А кто поручится, что это не элементарная провокация? Таинственный проект. Какие-то анкеты. Тестирование. А потом нас всех посадят лет на двадцать за шпионаж! – ухмыльнулся Веселков.
Если это и была шутка, то Алексей ее явно не понял. Взъярившись, он точнехонько заехал приятелю в глаз. Кирша тут же повис на нем с одной стороны, а Лена с другой. Все кончилось благополучно, если не считать пары разбитых тарелок и опрокинутого мусорного ведра.
– У тебя, Стен, всегда с юмором было хреновато, – прохрипел Ник, прикладывая к глазу мокрое полотенце.
– Это не юмор, – прошипел Стеновский и повернулся к Лене.
– А ты возьмешь анкету?
С минуту она молчала, потом отрицательно покачала головой.
– Почему? – кажется, он вновь готов был вспылить.
– Ведь я на том собрании тебя не поддержала, проголосовала, как все, “за”. – Она сделала ударение на слове “все” и выразительно посмотрела на Ника и Киршу. – Я бы с радостью стала работать в твоем проекте. Но извини. Не имею права.
Эту речь она произнесла неожиданно даже для себя. Еще минуту назад она хотела взять анкету, мысленно она уже протянула за ней руку. Но, раскрыв рот, поняла, что должна отказаться. Когда она выпалила эти несколько фраз, то подивилась собственному благородству. И коснувшись на мгновение руки Алексея – уж в этом удовольствии она не могла себе отказать – поняла, что он удивлен.
– Хорошо… – сказал он задумчиво. – Хорошо.
И это было не просто подведение итога случившегося разговора, но и оценкой ее, Ленки Никоновой, поведения. Ну наконец-то она выдержала экзамен. И где же положенная “пятерка”? Почему Алексей закрывает папку и шагает к двери? Да, он расстроен, что никто не воспринял с восторгом его предложение. Но в данный момент Ленку волновало другое. Лично Алексей. Только он. Разве теперь она не искупила прежнюю вину и не…
– Ты уже уходишь? – спросила она.
– У меня еще много дел.
Ей сделалось обидно так, что дрогнули губы. Стеновский с удивлением посмотрел на нее.
– Пока, – сказал он и сам дотронулся до ее руки. “До вечера”, – услышала она отчетливо и улыбнулась в ответ.
Когда он позвонил ей, она была уже одета и накрашена. Пришлось выдержать паузу минут в десять, прежде чем спуститься во двор. Она стояла у окна, спрятавшись за выцветшими шторами, и смотрела, как он меряет шагами сквер, периодически поднимая голову, и смотрит в ее окна. А что, если бы она не оттолкнула его в тот вечер у себя дома, когда он рассказал ей о листовках? Если бы она сказала: “Лешка, что бы ни произошло, я с тобой”? А потом на собрании встала и сказала: “А катитесь вы все к черту…” Разве было так уж страшно это сказать? Теперь ей казалось, что ни капельки. И сейчас она паковала бы вещи, а мамаша бы ревела ревмя и причитала: “Далась тебе эта заграница!” А может быть, они бы расписались перед тем, как уехать.
Тут она поняла, что чересчур размечталась. Разумеется, всевозможные “если” можно громоздить бесконечно, как кубики, друг на друга. Судьба всех этих шатких пирамидок всегда неизменно одна. Но… Сегодня Лена была на высоте и – о чудо! – довольна собой.
И потому Лена, сбежав вниз навстречу Алексею, не удержалась и с кошачьей мягкостью просунула руку ему под локоть, как будто они уже не первый день гуляли по улицам в темноте. Если его и удивил этот жест, то он не подал и виду. В нем появилась какая-то зрелая сдержанность, и это нравилось Лене.
Она хотела сыграть в благородство до конца и не слушать Лешкины мысли, но не в ее воле было перекрыть этот канал. Голос его звучал теперь в ее мозгу приглушеннее, но все равно она явственно расслышала: “Жаль, что Ленка отказалась. Она достойна Беловодья куда больше остальных”. Невольно она прижалась к нему еще сильнее.
– Куда мы пойдем? В “Кабанью голову”? – спросила Лена.
“Кабаньей головой” называли кафе на углу.
– Разве у нас есть выбор? – поинтересовался Алексей. – Хотя я убедился, что выбор почти всегда есть. Самое трудное – разглядеть, между чем и чем выбирать.
Было занятно его слушать. Слова его звучали рефреном проносящихся в мозгу мыслей. Их полное совпадение вызывало ощущение удивительной гармонии. Прежде ничего подобного Ленка не встречала. Гораздо чаще слова и мысли не совпадали. К примеру, парень говорил ей: “Да ты просто красавица, Леночка…”, а мысленно добавлял: “Чего ломаешься, сука, все равно вечером снимешь трусики”. Лена внезапно отстранилась. А вдруг Стен тоже подумает про трусики и все такое… Ей не хотелось прочесть в его мыслях что-нибудь подобное. Или, наоборот, хотелось. Только не в столь грубой форме.
