– Что с тобой? – Алексей остановился.
Ленка неопределенно передернула плечами. Как сказать ему, что ей неловко подслушивать егомысли? На остальных ей было глубоко плевать. Но егоона обманывать не могла.
– У тебя есть парень? – спросил он. – Не хочешь, чтобы нас вместе видели?
О Господи, как банально. Она расстегнула ворот платья и показала плетеное ожерелье.
– Теперь я могу слышать чужие мысли, если прикоснусь к человеку.
– Ты читала мои? – нахмурился Алексей.
– Да, но только, когда держала тебя за руку. И… и… мне показалось нечестным это дольше скрывать.
– Давно открылись подобные способности?
– Иван Кириллович подарил мне ожерелье. После этого все и началось.
– Иван Кириллович? – переспросил Стеновский. – В тот вечер, когда ты была у меня?
Лена кивнула:
– Еще он показывал мне церковь на дне тарелки, – добавила она.
Упоминание о церкви произвело впечатление. Стен задумался. О чем? Лена заложила руки за спину, чтобы не поддаться искушению.
– А ты? – Тут только она спохватилась. – Тоже читаешь мысли?
Стен отрицательно покачал головой:
– Нет. Каждому человеку ожерелье дает ему одному свойственный дар.
– И что же подарило ожерелье тебе?
– Ничего. Кроме необходимости раз в месяц купаться в живой воде реки, иначе петля меня задушит. Я глух к силам, что управляют ожерельем.
– Зачем же Иван Кириллович тебе его подарил?
– Он ничего не знал о моей особенности. Люди с подобной глухотой встречаются редко. Быть может, один на тысячу. Так он мне объяснил.
– Да, что ни говори, Лешенька, ты у нас редкий экземпляр. И что, все участники вашего проекта носят такие ожерелья?
– Нет! – Алексей затряс головой, давая понять, что предположение Лены просто смешно. – Насколько я знаю, пока такое ожерелье только у меня. Послушай, Иван Кириллович не присылал тебе приглашение и анкеты?
– Вновь ответ отрицательный, – рассмеялась Лена и вдруг почувствовала обиду: оказывается, ее должны были позвать на пир, но почему-то забыли.
– Я скажу тебе больше, чем остальным: страну ждет острейший кризис. Но если нам удастся сделать то, что мы задумали, его можно будет преодолеть. Мы вернем то, что было потеряно, – зря растраченные силы и уничтоженные жизни. Не буквально, конечно. Любая смерть – это пустота. Безвременная, насильственная смерть – пустота вдвойне. Растраченная зря жизнь – пустота. Бессмысленная стройка – пустота. Бездарная книга – пустота. Заказное кино – пустота. Крах идеалов – пустота. Вокруг вакуум. Мы не задыхаемся только потому, что каждый натянул на голову мешок и нюхает клей – какой кому по вкусу. Но мешки вот-вот сдернут. И мы либо задохнемся, либо заполним все таким дерьмом… – Он помолчал. – Так вот наш проект – это попытка заполнить пустоту. Но не новой идеологией… Нет… Для непосвященных это звучит как бред, но, клянусь, все еще можно исправить.
– Так говорит Иван Кириллович?
– Да, так говорит Иван Кириллович Гамаюнов. Ты должна ехать со мной.
– Раз не позвали – значит, не должна. Алексей покачал головой:
– Сегодня ты меня просто удивляешь.
– В каким смысле? В хорошем или в плохом? Вместо ответа он привлек ее к себе.
– Теперь я услышу, что ты думаешь, – напомнила Лена.
– Ну так услышь.
“Я хочу поцеловать тебя”, – прозвучало отчетливо, как будто он сказал об этом вслух. “Так целуй…” – отвечала она. Он ждал – он не слышал ее мысленного ответа.
– Так чего же ты медлишь? – спросила она вслух. Она чувствовала себя такой уверенной. Впервые она ощущала превосходство над Стеном.
Кафе было большим и неуютным. Задуманное как центр молодежного досуга, оно почти всегда пустовало. Ребята предпочитали тусоваться на лестницах, чем сидеть в этом холодном здании, похожем на помесь сборочного цеха с дешевой столовкой. Высоченные потолки и огромные окна не добавляли уюта. Здесь не было ни блеска, ни полумрака, ни атмосферы таинственности. Не было и музыки. Ничего, кроме скуки. Коктейли по весьма неумеренным ценам и пирожные, вид которых навевал воспоминания об уроках кулинарии в школе, не могли привлечь посетителей.
– Говорят, на Западе, когда девушка с парнем идет в кафе, то платит за себя сама, – сказала Лена.
Об этом им рассказывали в школе как пример ненормальных человеческих отношений в странах гниющего капитализма.
– Не волнуйся, мы еще в России, и я за тебя плачу, – засмеялся Алексей.
Они заняли столик в углу – свободных мест хватало.
– Все-таки тебе здорово повезло, Лешка. Ты уже среди избранных. А потом вообще будешь среди элиты.
– Повезло? – удивленно вскинул брови Стен. – В чем?
– То, что ты написал эти листовки и на демонстрации раскидал. Тебя преследовали, а теперь ты герой. Пока еще не для всех, конечно, но…
– О чем ты говоришь! – Он передернулся. – Ты хоть представляешь, через что мне пришлось пройти? Полгода меня обливали помоями, угрожали всеми мыслимыми и немыслимыми карами, шантажировали. Возмущенные “идейные граждане” подкараулили меня у дома и переломали шесть ребер. Меня повалили в лужу и пинали ботинками. Я пытался драться с ними, а они хохотали. Я… – Он задохнулся и махнул рукой.
Больше всего Ленке хотелось дотронуться до его руки. Но она боялась, что он неправильно истолкует ее жест.
– Но ты угадал, что все так изменится! И теперь ты в фаворе у этого своего адвоката, который большая шишка в проекте. Какое совпадение! Нет, я просто уверена – ты все знал заранее, – упрямо повторила она. – Может, тебе вещий сон приснился.
– Не снилось мне никаких снов!
– Наверное, ты просто об этом забыл, – не сдавалась Лена. – А твоя мама? Как она теперь?
– Я к ней ездил, но она отказалась со мной встретиться.
Она не выдержала и положила ладонь ему на руку.
“Но ведь это не подлость! Не подлость! Я должен был это сделать. Должен!” – услышала она его мысленный крик.
– Ты будешь писать мне? – спросила Лена, и в ответ Алексей пожал плечами точно так же, как почти три года назад.
Но в этот раз Ленка была настойчивее.
– Нет, ты просто обязан писать.
– Видишь ли, – перебил ее Стеновский, – сам проект пока держится в тайне. У него слишком много противников. И потом, главное условие – минимальные контакты вовне. Поэтому вряд ли я смогу писать.
– Ты говоришь так, будто ты не рядовой участник, а один из создателей, – заметила Ленка.
