С кислой миной на лице расхаживал Игорь по двум крошечным залам картинной галереи, рассматривал сплетения змеиных линий на холсте, квадраты, кубы, пятна плохо просохшей краски, символизирующие соитие, рождение и смерть, желтые, как перезрелые огурцы, головы, черные, похожие на высохшие стручки мужские гениталии и гениталии женские, напоминающие переполненные окурками плевательницы. К Колодину постоянно кто-нибудь подходил. Игорь тут же приклеивал к губам вежливую снисходительную улыбку. Выслушивал. Но не вникал. Сегодня не тот день. Сегодня он глух для всех ищущих и просящихся под его руку. Желающих было много – в богемных кругах Гарри слыл личностью щедрой и неординарной.
– Господа, минуточку внимания! Главное событие уходящего года! Прошу подойти ближе! – возопил вдруг тощим голоском молодой человек лет семнадцати в меховой белой шапочке с заячьими ушками, в каких ходят на елку первоклассники. – Незабываемое зрелище! Перфоманс! Перфоманс!
Зрители приблизились, радостно и оживленно жестикулируя, будто в самом деле ожидалось событие века. Несколько экзальтированных дам восторженно захлопали в ладоши, заулыбались, выставляя напоказ золотые коронки и потемневшие пломбы, и ошарашили какого-то пожилого господина непонятным подмигиванием.
– Это господин Бочков! Мы его ждали с утра! Господи, какой талант! Нет, не талант. А настоящий талантище! – Перезрелая красавица послала Бочкову воздушный поцелуй.
Тощий низкорослый парень лет двадцати пяти вступил в круг поклонников. Выглядел он как настоящий художник – то есть длинные немытые волосы, редкая бороденка, драные джинсы и черный, заляпанный краской свитер с заплатами на локтях. Юноша в заячьей шапочке громко зааплодировал, две или три дамы истерически заорали “браво”. Вслед за Бочковым вперед выдвинулся хмурый тип с черной бородкой и принялся азартно щелкать фотокамерой. Игорь отвернулся – не в его правилах было попадать в объектив.
Тем временем Бочков, никого не стесняясь, принялся раздеваться – сложил в углу и свитер, и джинсы, и даже кроссовки, оставшись в одних белых сомнительной чистоты плавках. Юноша-зайчик подал Бочкову ведро краски и заорал:
– Внимание, господа! Событие в художественном мире! Мы зашиваем прорехи в концептуальном искусстве, оставленные советской властью. Господа, перфоманс!
После чего Бочков вылил краску из ведра себе на голову. Краска была масляная, густая, струи медленно стекали вниз, образовывая подвижные причудливые узоры белого на белом с легким кружевом серых теней. Вновь засуетился фотограф, спеша запечатлеть бессмертные мгновения. Бочков принял несколько эффектных поз, демонстрируя зрителям сначала облитый краской впалый живот, потом сутулую спину и наконец, собрав свои вещички, с достоинством удалился в боковую дверцу, откуда сразу же завоняло скипидаром.
– Мне кажется, это не перфоманс, а хеппининг, – шепнула одна дама другой.
– Господа, с присутствующих по десять долларов, – объявил юноша-зайчик. – Прошу пожертвовать на разрастание концептуального искусства.
Он снял с головы белую шапочку с заячьими ушками и принялся обходить зрителей. У большинства собравшихся почему-то долларов не оказалось. Юмористы складывали в шапочку сигареты, жвачку и мятые рубли. Когда “зайчик” оказался подле Колодина и преданно заглянул благодетелю в глаза, тот положил в шапку требуемую десятку, пробормотав:
– Перфоманс так перфоманс.
– Мало даешь, благодетель! – раздался рядом тонкий голос, показавшийся нестерпимо знакомым.
Игорь повернулся. Голос – да, но лицо… Толстый блин, в котором угадывалось что-то много раз виденное.
– Остряков! – воскликнул он. – Неужели? Так ты живой?
– Мистер Майкл Шарп, – представился тот. – А ты, Гарри, сделался настоящим барином! Молодец, уважаю таких людей.
Остряков порылся в карманах и высыпал в шапочку организатора пефоманса целую охапку мятых бумажек различного достоинства.
– Я и искусство уважаю, – подмигнул Колодину Остряков. – “Красота спасет мир”.
– Где ты живешь? В Питере?
– И там, и здесь, повсюду. И нигде. Как птичка Божия. Слышал, ты ищешь Беловодье, – сказал Остряков довольно громко.
Колодин вздрогнул. К счастью, окружающие были заняты выворачиванием пустых карманов и на слова Острякова-Шарпа внимания не обратили. Игорь отвел бывшего приятеля подальше от толпы и сделал вид, что рассматривает очередную “ню”, тем замечательную, что треугольники лобковых волос были разбросаны у нее по всему телу.
– Откуда такая информация? – спросил Игорь, оглядывая зал и пытаясь определить, пришел Остряков один или же привел за собою парочку крепких парней с пудовыми кулаками.
– От Стеновского, – безмятежно отвечал Остряков.
– Ты видел Лешку? Как? Где? Зачем ты мне это говоришь? – Губы Колодина дергались, то усмехаясь, то складываясь в злобную гримасу.
– Но тебя же это интересует. – Остряков предпочел ответить лишь на последний вопрос.
– Возможно. А возможно, и нет. Что еще сказал Стен?
– Сказал, что вы ищете Беловодье. Зачем – не знает. И попросил разведать.
– Хочешь, чтобы я тебе заплатил?
– Зачем же так грубо! – протестующе взмахнул рукою Остряков. – Я только хочу, чтобы вы считали меня союзником. Учитывая мое чистосердечное желание вам помочь.
Игорь подозрительно поглядел на прежнего приятеля.
– Ты знаешь, где Беловодье?
– Нет, нет, не знаю. Но выяснил, что не особенно далеко от Питера, – вертолет из Беловодья прилетел сюда меньше чем за час. Это я знаю точно. Так что радиус поиска очерчен…
– Час! Знаешь хоть, сколько это километров? И в какую сторону? Крошечный поселок в десяток-другой домов и озеро. И туда, возможно, даже нет дороги. Да это все равно что прыщ отыскивать у слона на ляжке. – Колодин расхохотался.
– С вертолета можно найти, – предложил Остряков. – Найми вертолет. Полетай.
– Идиот! Сверху ничего не обнаружить. Увидишь просто озеро в лесу. Беловодье открывается, когда приблизишься к нему вплотную. И то не всем. Можно вообще не увидеть и пройти мимо. Забыл рассказы Гамаюнова?… – Игорь запнулся, осененный внезапной мыслью. – Ну-ка, Остряк, расстегни ворот рубашки.
– Это еще зачем? – смутился господин Шарп.
– Да не бойся, чего ты как красна девица ломаешься? В конце концов я же не штаны прошу снять.
Остряков воровато оглянулся. Но пуговицы все-таки расстегнул. На шее у него была толстенная золотая цепь, посверкивающая в густой черной поросли волос, да еще на засаленной веревочке простенький крестик. Никакого намека на плетеное ожерелье со сверкающей серебряной нитью, которое Игорь видел на шее у Стена.
– Где же твое ожерелье, мистер Шарп? – спросил Игорь с усмешкой. – Неужели Гамаюнов так тебя и не удостоил этой чести?
