— …на землю… в Каэр Пендвир.
Рядом стоял Додона.
Мимо прогуливались придворные, взад-вперед сновали пажи. На скамьях сидели люди, ожидавшие аудиенции у Верховного Правителя.
Старик нагнулся к самому уху Фэрил и прошептал:
— Они нас не видят.
Дамна в недоумении уставилась на Додону:
— Это что же… все настоящее?
До слуха Фэрил все еще доносился хрустальный перезвон колокольчиков.
Додона только рассмеялся в ответ:
— Может быть, дитя мое, и настоящее, а может быть, и нет.
Внезапно они перенеслись в пустую залу.
— Я хочу показать тебе кое-что. Ну-ка выгляни из окна. Что ты видишь?
Фэрил окинула внимательным взглядом лучезарные воды Авагонского моря, волны с белыми барашками, отвесные скалы.
— Я вижу море.
— И все?
В воздухе парили чайки, вдали на горизонте небо было затянуто облаками, и вода от этого казалась свинцовой. Судно вздымалось на волнах.
— Птицы, облака, корабль.
— И все? Приглядись повнимательнее.
— Я не понимаю, чего ты хочешь от меня, Додона. Что ты имеешь в виду?
— Посмотри на стекло.
— Ах на стекло. — Фэрил последовала указанию Додоны. — Ну, я вижу зеленовато-голубой оттенок стекла, грязь на его поверхности… Еще в нем отражается комната.
— И все? — продолжал допытываться Додона у дамны.
И тут Фэрил заметила свое собственное отражение — золотистое свечение, и отражение Додоны — свечение серебристое.
— Я вижу тебя, Додона, и себя я тоже вижу.
— Вот именно! — живо подхватил старик. — Одно окно — и четыре картины: за пределами, рядом, позади, ты сама. Если мы перейдем к другому окну, — внезапно они перенеслись в башню, к окну, выходившему на город, — то, что перед нами, рядом, позади нас, изменится, неизменным останется лишь наше собственное отражение. Если мы, конечно, не успели измениться за прошедшее время. Но вот что важнее всего: все остальные картины преломляются в нашем отражении — мы видим их пропущенными через себя самих. — Внезапно Додона поднял голову вверх и крикнул: — Постойте! Это опасно. Не уносите ее отсюда. Подождите!
Араван озадаченно посмотрел на друзей:
— Фэрил должна оставаться тут.
Гвилли немедленно воспротивился:
— Но, Араван, она снова без сознания! В прошлый раз это продолжалось три дня.
Эльф оставался непоколебим.
— Знаю, Гвилли, но мы должны подождать. Единственное, что мы можем для нее сделать, — это кормить ее, давать пить маленькими глоточками, заботиться о ней. С поляны ее уносить нельзя. Это слишком для нее опасно.
Риата непонимающе глядела на Аравана:
— Но откуда ты знаешь?
— Я дотронулся до камня, — отвечал эльф.
Фэрил вздрогнула:
— Подождать чего?
— Дитя мое, я не к тебе обращался, а к одному из твоих друзей… Но о чем я говорил? Ах да, картины…
Они продолжили падение сквозь бесконечные грани кристалла, в которых отражались картины за пределами и позади. А вокруг звучали хрустальные колокольчики.
— Что ты видишь, отвечай.
— Грани кристалла, Додона.
— Нет, дитя мое, не то. Взгляни шире. Все обойми своим взглядом! Каков рисунок?
Фэрил изо всех сил попыталась взглянуть шире. Сначала у нее ничего не получилось, и все слилось перед ее мысленным взором. Но затем…
— Ой, что-то вроде пчелиных сот, Додона. Шестигранный орнамент, заполняющий все вокруг.
— Молодец. Кое-что ты увидела… но не всё. Вглядись в орнамент повнимательнее.
Теперь Фэрил знала, что искать, и старательно озиралась по сторонам, пока они с Додоной продолжали падение.
— Кажется, что этих орнаментов из пчелиных сот целых три. И они связаны между собой, переплетены.
Старик радостно потер руки:
— Вот именно, три орнамента связаны вместе. Но и это еще не все. Дай мне руку, я поведу тебя.
И снова продолжилось падение, и снова Додона крикнул:
— Подождите!
Араван решительно покачал головой:
— Еще нельзя.
Гвилли в отчаянии ломал руки.
— Но, Араван, уже целый день прошел.
— Неважно, Гвилли: еще не время.
Урус вернулся из лагеря, который друзья перенесли поближе к кругу из кандровых деревьев, и спросил:
— Мы еще что-нибудь сделать можем?
Гвилли тяжело вздохнул, а эльф ответил:
— Только наблюдать и заботиться о ней.
Додона полетел в угол, образованный двумя гранями, дамна за ним. Чем ближе они подлетали, тем шире становились плоскости.
— Да ведь это… — сказала Фэрил. — Это же… пирамида. Трехгранная пирамида.
— Если считать с нижней плоскостью, то четырехгранная. Взгляни наверх. Взгляни вниз.
Вершины треугольников, смыкавшиеся над головой, терялись где-то в вышине, другие их грани устремлялись вниз, и каждая из них являла собой плоскость, окно, зеркало.
Грани кристалла отражали их самих — Фэрил и Додону — в их бесконечном полете вперед, туда, где поблескивало, то загораясь ярче, то затухая, нечто крошечное; в самом центре пирамиды переливалась крупинка, отличная от всех остальных. В ней полыхало нечто круглое, шар внутри других шаров.
И вот они подлетели к целому пучку, созвездию шаров, каждый из которых был составлен из крошечных крупинок, искрящихся, блестящих, связанных между собой.
— Подождите!
Все думали о том, что в ответ произнес Халид, — он лишь высказал мысли остальных:
— У нас осталось совсем мало времени. Если быть точным, всего два дня.
Араван пожал плечами.
— Вот что открылось мне, дитя мое: этот блеск и есть суть мироздания, это ядро… начало и конец. В нем сконцентрировано все, что было, что есть и что будет. Все: огонь, вода, ветер, земля, воздух — создано из этого вечного материала. Все: ход времен, бесконечность космоса, пульсация энергии.
Фэрил в недоумении воззрилась на вьющиеся, переплетающиеся искорки:
— Все-все, Додона? И разум, и душа, и дух, и заботы сердца? Неужели все это тоже не более чем причудливый орнамент из искр?
Старик задумался, но вскоре продолжал:
— Ах, голубушка моя, ты добралась до самых сокровенных тайн. На эти вопросы ответов я не знаю, но ищу постоянно, — И снова старик поднял лицо кверху: — Подождите!
