Никита сделал мечом на срезе ступеньки, стал на колени над отверстием и, сунув туда острие меча, наклонился сам. Ему показалось, что в голове разорвалась бомба! Но не боли, чего он ждал невольно, а мощнейшего возбуждения! В жилы влилась ликующая, жизнерадостная, бодрящая, всесокрушающая — не физическая, но имеющая и материальный выход сила! И одновременно печаль и понимание того, что есть пределы применения этой психофизической мощи, ограниченной Законами Универсальной Экологии, Этики, Любви и Добра.
«Прощай, витязь. Ты все принял и понял, считай это Посвящением. Прежний Посланник был моим другом, хотя и не был ни человеком, ни великаном, но он остался бы доволен выбором Собора — и Вестника. И моим. Удачи тебе, Симаргл».
«Я не Симаргл», — возразил Никита, но Святогор, вернее его дух, уже не слышал ничего. Скорлупа заклятия снова сомкнулась над ним, видимый человеческому глазу как гроб, несокрушимой и непроницаемой броней, срезанный мечом угол гроба восстановился. Лишь заклятие Семерки магов, выигравших Битву в прошлом, и помогло Никите пробить эту броню, вскрыть гроб Святогора на короткое время, также рассчитанное Семерыми с величайшей точностью. Все было предопределено заранее. Кроме одного — личности Посланника. Семеро свое время посвятили Пути своего друга Симаргла, которого убили на Земле игвы. Однако и Великая Четверка ошиблась, полагая в своем высокомерном пренебрежении к другим существам, что никто не рискнет принять эстафету Посланника. Никита, слабейший из существ — как и любой другой землянин, не бравшийся в расчет никем из демонов, рискнул, хотя и не без помощи Толи и долгих колебаний, в результате которых из среднестатистического себялюбца проклюнулся лидер и воин, способный постоять за себя и других.
— Симаргл умер, да здравствует Симаргл! — проговорил Сухов про себя и с хмурой улыбкой добавил:
— Апостол, так сказать. Или все же Бог связи? Покачав меч в руке и чувствуя силу, которой хватило бы на прямую схватку с любым демоническим существом типа Триглава или многорука, он одним движением бросил меч в ножны и без труда, не задумываясь, спрыгнул вниз с гробницы.
Глава 2
Все еще чувствуя колебания полей, из которых лишь два были известны людям, да и то чисто информативно — магическое и пси-поле, Никита облетел гроб Святогора, как бы прощаясь с богатырем, а также с Добрагастом и Вихорко Милонегом, и направил вертолет на север. Ночь они провели в машине, отдыхая по очереди, а ранним утром, как только вспыхнули золотом вершины гор на востоке, стартовали.
Через полчаса полета они начали встречать оставшиеся отряды существ, служивших силам зла на Олирне: кентавров-звероловов, ушастых упырей, мороков, многоруков, трех — и двухглавых змей, одноглазых неплахов, косматых переплутов. Называл тварей Рогдай, показывая вниз кончиком копья, остальные молчали. Не то чтобы в кабине царило уныние, но и веселого в их победе было мало. Все понимали, что грядет новая Битва, несущая неисчислимые жертвы и беды, и шанса предотвратить ее почти не существовало.
— Сколько же у вас скопилось недобитой нечисти! — вырвалось у Такэды, провожавшего глазами огненно-рыжего полевика, за которым в траве оставался черный след. — Вероятно, здесь и произошла главная битва Семерых с воинством Люцифера?
Мстиша покачал головой, откинул назад волосы со лба.
— Все битвы на поверхности планет — лишь отголоски настоящей Большой Войны, которую и войной-то можно назвать лишь условно, поскольку она была войной физических законов, а не армий. Хотя в результате оказались свернутыми в сверхплотные коконы сотни вселенных-хронов. Наверное, и у вас на родине из-за просачивания Хаоса происходили резонансные битвы — эхо Войны Семерых с Синклитом Четырех и самим Люцифером.
— Может быть, Куликовская? — подумав, ответил Такэда. — Или Вторая мировая война? Последняя была особенно жестокой, причина была весьма прозаической — передел мира и борьба за власть.
— А кто сказал, что Хаос просачивается только в виде физических субстанций, материальных полей, аннигиляционных процессов и чудовищных порождений зла? Психическое вырождение, рост числа болезней и их смертоносности, генетических отклонений, ведущих к физическому вырождению, — вот далеко не полный перечень примеров просачивания Хаоса в Миры Веера. И процесс этот оружием остановить невозможно. Следующие Семеро должны копать глубже.
— А ты… вы? — повернул голову к Мстише Никита. — Могу я считать вас одним из Семерых?
— Меня — нет, — ответил, блеснув улыбкой, князь, — Яросвета — да.
Вертолет дернулся, но не из-за потери управления пилотом: Никита почуял выстрел террострелка и успел отвернуть машину в сторону; длинная черная стрела унеслась в небо так высоко, что пропала из глаз.
— Хорошая реакция, Посланник! — похвалил Мстиша.
— Наши! — вскрикнул Рогдай, тыча в пол кабины ножнами меча.
Среди скал начинающегося плоскогорья Оряк ползла толстая серо-стальная змея отряда всадников — дружина Мстиши.
Через несколько минут их обнимал князь Могута и радостно приветствовали дружинники, примолкшие после сообщения о гибели Добрагаста и волхва.
В течение получаса был разбит лагерь, поднялись шатры для князей и гостей, загорелись костры, и сокольничие начали готовить завтрак.
Никита постоянно чувствовал присутствие меча: то как огромного кота, свернувшегося и спрятавшего когти, то как слиток раскаленного металла, готового прожечь ножны и землю до самой преисподней, то как настороженно вглядывающегося в хозяина пса, а то и как молчаливого товарища. Финист привыкал к нему, изучая со своей стороны, наполняя душу уверенностью и силой. Но хотя возможности его превосходили человеческое воображение, а сам он, едва вынутый из ножен, заметно прогибал пространство-время, влияя одновременно на психику, скрытая мощь меча не создавала впечатления злобной угрозы. Он предупреждал. Прежде всего предупреждал убийц, подонков, циников, предателей и лицемеров. Вынимать его из ножен по пустякам не стоило, Никита это уже понял.
— Пошли умываться, — позвал его Такэда, — здесь неподалеку ручей с чистой водой.
На берегу ручья они встретили Мстишу, утиравшегося после купания длинным полотенцем. Князь был широк в кости, поджар и мускулист. Видимо, привык держать себя в форме. Его доспехи сторожили двое дружинников, третий — Рогдай, купался неподалеку.
— Потренируемся, Никито? — окликнул он Сухова.
Тот подумал и согласился. Раздевшись догола, как и Рогдай, взял меч, но не свой, а Такэды, и полчаса рубился с молодым воином, изучая приемы, которых еще не знал. Затем оба сошлись в рукопашной, где Рогдай явно уступал своему противнику в силе и знании систем борьбы. Искупавшийся Такэда, Мстиша и дружинники с удовольствием наблюдали за баталией, перекидываясь репликами, но князь вдруг не выдержал и вмешался в поединок, заменив выдохшегося Рогдая.
Противником он оказался посерьезнее, знавшим кулачный бой и многие приемы русского стиля, да и силушкой Господь его не обидел, но все же Сухов превосходил его почти по всем параметрам и закончил бой, сбросив князя в глубокий бочаг у противоположного берега ручья.
