Из стана врага больше никто не осмелился бросить мне вызов.
В шатре я распаковал свою сумку. Я сел на коврик, на котором были вышиты магические символы и слова силы, и окружил себя кругом из самых обычных свечей. Поставив медную чашу на землю, я наполнил ее водой из кувшина.
И еще одна мера предосторожности, не упомянутая ни в одной книге по магии. Я закатал правый рукав и, обмотав предплечье кожаным фартуком Луны, завязал его потуже.
Ну а теперь — за работу. Я слегка надрезал себе запястье серебряным ножом, и выдавил несколько капель крови в воду. Сложив руки, я погрузил их в миску, развел их, и вода загорелась колдовским огнем.
Через маску змеи я сдул пламя из центра чаши — точно так же, как вы можете сдуть мыльную пену из таза, — и очистившийся круг водной поверхности превратился в магическое зеркало. И снова мой взор прошелся по всему вражескому лагерю, словно я стал птицей, перелетавшей от одного скопления шатров к другому. И вновь я подглядел за царем, Абу-Ита-Жадом, и его высшей знатью. Наконец во тьме засветились два глаза. Сверкнули белые зубы, острые и влажные.
— А, Секенр…
— Я буду звать тебя Собачьей Мордой. Да будешь ты связан этим именем.
Чародей заргати не засмеялся. Зубы исчезли из поля зрения, как только он закрыл рот. Я представил, как он скалится и пускает слюни. Теперь у меня было имя для него, а у него — для меня. Счет сравнялся. Мы были в равных условиях.
— Иди сюда и умри, Секенр. Но все-таки, пожалуй, вначале я изнасилую тебя, и, пока ты будешь доставлять мне удовольствие, ты будешь жить. А потом ты вознесешься высоко-высоко и обозришь весь мир с высоты остро заточенного кола. Именно эта участь тебе уготована, Секенр.
Я сжал серебряный нож в правой руке. Той же рукой, которая была защищена кожаным фартуком, спрятанным под широким рукавом, я дотянулся до воды и погрузил ее туда по плечо, хотя глубина миски была всего несколько пальцев.
Неожиданно выбросив руку вверх, я поразил своего соперника, ударив под скулу. Я резко дернулся, стараясь засунуть лезвие поглубже, но он живо вывернулся и, оправдав свое прозвище, завыл, как пес, от боли и неожиданного унижения. Я чувствовал запах его крови, заструившейся в миску.
Но до того как я успел убрать руку, он схватил меня за запястье. Его зубы впились мне в предплечье и прокусили рукав, но увязли в кожаном фартуке. Я потянул руку к себе. Он оказался гораздо сильнее меня. Теперь он держал мою руку двумя своими и выворачивал. Меня пронзила резкая боль — сломалось запястье. Я потерял нож. Он резко рванулся, сомкнув зубы у меня на предплечье еще выше, а потом вцепился мне в плечо, и не успел я опомниться, как свалился в смешанную с кровью воду в то время, как тысячи собачьих морд скалились вокруг меня. Последовали превращения: я становился луной, которую заслонило потухшее мертвое солнце; я был удавом, обвившимся вокруг льва и ломавшим ему ребра, но лев обратился в дым. Дождь прибил дым. Гора встала у дождя на пути. Я стал рекой, подрывающей гору. Он — скользкой грязью и камнепадом, засыпавшим и иссушавшим реку. Огонь и вода. Отцовский серебряный меч, натыкающийся на камень. Я цаплей взмыл в небо, а он, снова принявший человеческий облик, вытянул руку на много-много миль, поймал цаплю за ноги и потащил к земле.
Я приземлился с громким металлическим стуком, больно ударившись лицом о твердую землю, и вся правая сторона загорелась такой болью, что я испугался, как бы он не вырвал мне руку из сустава. Я быстро перевернулся, перекатившись по земле, и ощупал себя левой рукой. Правая была на месте, но запястье вывернулось под очень странным углом, и весь рукав стал мокрым от крови. Маска змеи смялась настолько, что я ничего не видел.
— Рад встрече, Секенр. Ну как, ты уже убедился, что совсем не так силен, как считал?
Я с трудом поднялся на колени, стараясь сохранить равновесие. Сбросив изуродованную маску, я ощутил во рту вкус крови.
— Я пришел убить тебя.
— М-мда? Ты так считаешь, Секенр? Мне кажется, ты такой же, как и все три брата из известной легенды — да, мы, заргати, тоже ее знаем, у нас много мифов и легенд. Ты ее помнишь? Там первый брат отправился в утробу смерти, но сбился с пути из-за собственной жадности и погиб из-за этого. Второй брат, лишившийся от страха чести и достоинства, тоже погиб. А третий, — да, как мне кажется, ты больше похож на третьего, чем на двух старших, — третий, умерший в страшных муках, сам навлек смерть на свою голову. Я твоя смерть, Секенр. Я твой ужас и твои муки.
Он рассмеялся, глухо и страшно.
Я попытался согнуть правую руку, но единственным результатом, которого добился, была страшная боль. Все, что я смог сделать, это сесть, спрятав изуродованную руку в остатках одежды и уложив ее на колени. Я чувствовал такую слабость, что готов был вот-вот упасть в обморок, но прекрасно знал, что стоит мне утратить бдительность хоть на миг, как Собачья Морда одолеет меня, и я стану его частью. Возможно, он еще устроит пиршество из моих останков. Да, скорее всего, так оно и будет.
Он ухмылялся, с интересом поглядывая на меня.
— Секенр, а знаешь, твое последнее путешествие было таким стремительным, что, боюсь, не доставило тебе никакого удовольствия. Уж прости меня великодушно. Но сейчас, знаешь ли, не время рассыпаться в извинениях.
Я впервые за все время разглядел его: чернокожий великан, чрезмерно жирный и мускулистый одновременно; массивные округлости его здоровенного тела были раскрашены яркими зигзагами, извивающимися, как молнии, по его коже. Он смачно слизывал с губ мою кровь.
Наши глаза встретились, и я был буквально прикован к месту его взглядом, абсолютно беспомощный, с залитыми кровью коленями — жизнь и магия утекали из меня, как вода из разбитой бутылки. Я попытался сконцентрироваться, вспомнить, что мне делать дальше. Какой-то части меня страшно хотелось все бросить, лечь, отдохнуть, забыть о боли, но другая часть была одновременно и разозлена, и напугана, и полна решимости бороться — в голове у меня раздались голоса: и мой отец, Ваштэм, и Орканр, и Таннивар, и Лекканут-На, и все остальные яростно кричали. Я позвал их и почувствовал, как они поднимаются внутри меня подобно шторму. Отец произносил заклинания. Лекканут-На творила магические знаки руками, которых у нее не было. Тально и Бальредон, объединив свои усилия, создавали гороскопы, сулившие моему врагу поражение от звезд. Таннивар внес свой вклад в общее дело одной своей ненавистью — сработав, как мощный резонатор, он придал мне сил. Все остальные говорили и действовали, даже Луна, впервые пробудившийся внутри меня, а внутри него, как и внутри всех остальных, проснулись и другие, еще глубже захороненные души, души тех, кого я не знал, зазвучали имена и голоса, совсем мне незнакомые, и все мы вместе образовали громадное войско — один внутри другого, и так до бесконечности, объединившиеся все вместе против общего врага.
Мальчик Секенр стал просто оболочкой, скорлупой. Интересно, понимал ли Собачья Морда, кого затащил к себе в логово?
Я резко отвернулся, освободившись от его парализующего взгляда.
