Я вытянул вперед правую руку, словно собирался обменяться с ним рукопожатием.
— Ты юноша с пробитым запястьем. Дальнейшее описание совсем не обязательно.
Я интуитивно отдернул руку. Шрам от стрелы все же был замечен, а глаза привратника оказались гораздо лучше моих, раз он сумел разглядеть подобную деталь в полутьме.
— Я действительно стремлюсь попасть туда, — ответил я. — Я чародей и сын чародея.
— А…
Вжжик. Тук.
Теперь привратник стоял прямо передо мной — между нами был только стол. Когда он стал поднимать правую руку, я заметил, что конечность была не настоящей — сложное приспособление из металлических стержней и пружин, обтянутых кожей. Рука необычным образом изгибалась в области запястья, издавая звуки, которые и привлекли мое внимание.
Тук. Он вытянул свой протез вперед, словно собирался коснуться моей рукописи, указательный палец завис прямо над заглавной буквой.
— Чародею стоит хорошенько подумать, прежде чем совать куда-то руки, — заявил он, медленно поднимая конечность и тыча ею мне в лицо.
Но я уже не считал его человеком, потерявшим руку. Все его тело было таким же неправильным, как и лицо: пропорции, суставы и движения были по непонятным причинам странными, словно под его темной мантией было нечто вроде часового механизма, состоящего из металлических стержней и проволочек, весов, поднимающихся и опускающихся на изящных цепях, воды или песка, текущих по стеклянным сосудам.
Я не воспринял и его реплики — предупреждения, сделанного либо из самых лучших побуждений, либо по каким-то другим причинам. Черная магия никогда не была простым и безобидным занятием, напоминающим игру в песочные куличики. Многое происходит в жизни чародея, что-то новое постоянно появляется или исчезает без какой-либо видимой причины, но все имеет свое пророческое значение, подобно знамениям в облаках, которые изучают предсказатели будущего.
Я стоял в позе, выдававшей мое полнейшее замешательство, ожидая, что он будет делать дальше. Я ждал слабого, едва ощутимого прикосновения к моему разуму, какого-нибудь видения или знамения.
Но я почувствовал лишь, что все мои вторые «я» пришли в движение внутри меня и взволнованно выглядывали наружу, словно столпились вокруг крохотного окошка.
Как только я попытался заговорить, неожиданно проявился Декак-Натаэ-Цах по прозвищу Луна. Из моего горла, подобно дыму из печной трубы, подул обжигающий ветер, самум. Закашлявшись, я скорчился от боли, из глаз потекли слезы. Луна, полностью взяв меня под контроль, заставил выпрямиться, а из моего рта вырвался столб света, обрушившийся на привратника и наглядно доказавший, что тот состоит не только из шестеренок и металлических стержней, но и из пыльной паутины — тень, которую привели в движение, но жизни в ней было не больше, чем в обычной тени.
Механическая рука со стуком свалилась на стол. Лицо привратника покатилось по полу. Больше от него ничего не осталось.
Как бы невероятно это ни звучало, я первым делом попытался спасти свою рукопись. Отбросив руку в сторону, я поднес страницу к окну, где в угасающем свете разглядел, что тщательно выписанная заглавная буква и в самом деле смазалась.
С тяжким вздохом я отложил ее в сторону. Лишь тогда мне пришла в голову мысль о возможности появления новых врагов, спрятавшихся в тени, о новых ловушках. Но пока еще ничего не было очевидным. По крайней мере я мог, ничего не опасаясь, постоять еще несколько минут.
Я поднес руку ко рту, надеясь предотвратить какие бы то ни было неожиданности. Я почувствовал, как Луна, негромко посмеиваясь, успокаивается внутри меня.
— Теперь и я являюсь частью общего предприятия, Секенр, сын Ваштэма, — заявил он.
Я медленно выдохнул. Больше никакого дыма. Никакого света. Простой выдох.
Я произвел безмолвный опрос Ваштэма, Орканра, Тально, Лекканут-На и всех остальных. Выдержал ли я, по их мнению, экзамен или провалился? Прошел ли в Школу Теней или по-прежнему стоял на пороге?
Их мысли остались сокрытыми от меня. Я так и не смог заставить их заговорить.
Мне не удалось понять, какую цель преследовал Луна: хотел ли он защитить нас или помешать мне понять что-то. Он стал частью меня, это правда, но я убил его, и он мог по-прежнему стремиться к мести.
Я занялся пергаментным листом, поместив его в футляр для неоконченных страниц. Я еще смогу восстановить заглавную букву. Ущерб был не так уж велик, да и остальной текст не пострадал. Я положил футляр в водонепроницаемую сумку, взял ее под мышку, а вторую сумку повесил себе на плечо.
Я вышел из-за стола, взял механическую руку и попытался починить ее, снова натянув кожу, чтобы получше рассмотреть устройство — вещь сложная и, без сомнения, мудреная, но все же остающаяся просто неодушевленным предметом, не представляющим особого интереса. Бумажная маска была не столь впечатляющей, но более загадочной — простой лист картона с грубо нарисованными чертами лица и прорезями вместо глаз. Она уже утратила какое-либо сходство с живым лицом.
Я вновь был дома, дома… В доме своего отца. Нет, в своем собственном доме, который я от отца унаследовал. По крайней мере, на какое-то, пусть и короткое время, я стал не чародеем, пытающимся поступить в Школу Теней, а вернувшимся домой Секенром.
Я внимательно исследовал все закоулки в поисках неожиданных и незваных гостей, но шел по дому, с любовью и нежностью прикасаясь к хорошо знакомым вещам, подолгу стоя в знакомых комнатах, вспоминая.
Вернувшись в мастерскую, я взял в руки бутылку с тем, что когда-то было чародеем заргати Харином-Иша, чье тайное имя переводилось, как Душа Рыбы.
— Ну, и как тебе теперь плавается, Рыба? — спросил я.
Тварь в бутылке пискнула тонким пронзительным голоском и забилась о стекло. Содрогнувшись от отвращения, я поставил бутылку обратно на полку.
Дом остался почти таким же, каким был, когда я его покинул. Время здесь двигалось невероятно медленно, так что языки замерзшего пламени лишь немного поменяли свою форму, но ничего пока не сгорело. Наверное, за тысячелетие они, подобно раковой опухоли, сожрут дом, но сейчас они неподвижно висели в воздухе, сверкая, как тонкие, почти прозрачные листы металла.
Я открыл дверь, которой не касался много лет, и заглянул в родительскую спальню. Никому не нужная кровать расплывалась во мраке. Пахло пылью и сыростью. Отец с матерью не спали здесь с давних пор (я был тогда совсем маленьким) — последствия отцовских занятий черной магией стали проявляться настолько ужасно, что мама перебралась ко мне с Хамакиной.
Затем я зашел в собственную спальню. И там все осталось по-прежнему — свет только что взошедшей луны лился сквозь открытое окно, которое я не смог закрыть из-за потока стрел. Хамакина улетела через это окно навстречу своей смерти, и сделал это мой отец, Ваштэм.
Громадное горящее копье-снаряд так и осталось торчать в кровати, словно оно разрушило все, оставшееся от моей прежней жизни. Оно говорило мне: нет, ты никогда больше не будешь жить здесь, никогда не станешь таким, каким был прежде.
