– Договорились, – кивнул Калашников. – Жду.
Запасаться бомбозондами он, конечно же, не стал, а вместо этого вызвал из Сети очередного искинта. Планетолог повис в воздухе в виде туманного шарика, раскрылся, как разрезанный арбуз, и продемонстрировал строение ядра типичной планеты.
– Доходчиво, – одобрил Калашников. – А в атмосферных эффектах разбираешься?
Искинт молча зарастил дыру и принялся гонять по поверхности шарика разноцветные облака.
– Что такое желтое небо, знаешь? – спросил Калашников. Не столько чтобы узнать что-то новое, сколько от нечего делать – Макаров мог доедать пельмени еще добрых полчаса.
– Желтое для какой расы? – уточнил искинт.
– Э, – замялся Калашников. Никакого специального названия для расы обитателей Гамарга он не помнил. – Ну, для этих, четвероруких с Гамарга!
– Вы имеете в виду расу хамауков, – понял искинт. – Прошу прощения, но в моем распоряжении нет модели, позволяющей объяснить свечение атмосферы Гамарга в данном спектральном диапазоне.
Чудес не бывает, подумал Калашников. Как вчера не было, так и сегодня нет. Вот тебе и двадцать третий век…
– Я на орбите, – раздался из пустоты голос Макарова. – Тебя уже можно забирать?
– Полетишь со мной, – кивнул Калашников искинту. – Да, забирай!
В рубке «Рифея» царил мягкий полумрак. Макаров, уже успевший переодеться в свой любимый черный комбинезон, темной фигурой маячил у обзорного экрана. Тонкие пучки света падали с потолка на правые подлокотники двух кресел, фосфоресцирующий круг подсвечивал тушу спящего на своем рабочем месте Ями Хилла – а больше ничто не нарушало первозданную черноту космического пространства.
– У тебя прямо хоть кино снимай, – заметил Калашников, подходя к ближайшему креслу. – Как водочка?
– Как всегда, – причмокнул Макаров. – До утра бы пил, да завтра на работу. Ну что, полетели?
– Постой, постой! – замахал руками Калашников. – Там же запретная зона, охрана и все такое. Засекут твой «Рифей», на штрафах разоришься – ты же вроде как официальный пират?
– Верно, – согласился Макаров. – Значит, замаскируемся. Под кого вот только…
– Под корабль пришельцев, – посоветовал Калашников. – Из туманности Андромеды. Можно, я сяду?
– Можно, – кивнул Макаров. – Тогда на ручном полетим, чтобы по дороге массы набрать. Тот корабль раз в десять побольше «Рифея» будет…
– Который – тот? – удивился Калашников.
– Который у Ефремова, – ответил Макаров. – Уж извини, я других андромедянских кораблей не знаю.
Он наконец отошел от экрана и уселся в главное пилотское кресло. Калашников, секунду подумав, пристегнулся. Падавшие с потолка лучи света превратились в едва заметные струйки, звезды на экране сделались ярче и тихонько стронулись со своих мест.
Макаров повел звездолет напрямик к Ядру, рассчитывая разжиться массой в бесхозных темных туманностях между первым и вторым рукавом. Уже через минуту звезды замелькали по сторонам, словно отражатели на ночном шоссе. Макаров приглушил яркость экрана и чем-то щелкнул на подлокотнике своего кресла.
Корпус «Рифея» дрогнул, и Калашников физически ощутил возникшее ниоткуда сопротивление. По обеим сторонам экрана появилось слабое фиолетовое мерцание; повернув голову, Калашников убедился, что ему не мерещится. У «Рифея» росли крылья, он вытягивался вправо и влево, постепенно превращаясь из привычного Калашникову цилиндра в несуразное подобие бомбардировщика «Б-2».
– Еще чуть-чуть, – пробормотал Макаров, сосредоточенно вглядываясь в экран. Калашников присвистнул – оказывается, Макаров все это время летел на ручном управлении. И когда только успел выучиться?
Крылья «Рифея» закруглились на концах и расширились, завершив трансформацию корабля. Теперь к Ядру несся на всех парах трехсотметровый ноздреватый спиралодиск из неизвестного науке вещества, за которым оставался длинный шлейф возмущенного этим безобразием вакуума.
– Подлетаем, – сказал Макаров. Калашников кивнул – действительно, звезды справа и слева перестали размазываться в длинные полоски. – Какая у них там запретная зона?
– Официально – пятьсот, но мониторят наверняка раз в десять дальше, – ответил Калашников. – Кстати, нам нужно в систему Гамарг, это к вон той туманности и направо.
– Вот она, – Макаров зажег целеуказатель в правом нижнем углу экрана. – Сейчас будем… ага, вот и полиция!
Экран обвел кружочками сразу четыре пустых места. Калашников присмотрелся к одному из них – и тут же перед глазами повис дополнительный экран с подробным описанием стандартного перехватчика Ядерной Федерации.
– Стрелять грозятся, – заметил Макаров, закладывая лихой вираж.
– Могут попасть? – поинтересовался Калашников.
– Это вряд ли, – усмехнулся Макаров. – Ну что, сейчас войдем в запретную зону. У планеты притормозить, или на лету отбомбишься?
– Притормозить… – начал было Калашников, но тут пол под ним подпрыгнул, клацнули челюсти, и в наступившей темноте раздался приглушенный мат Макарова.
«Рифей», позвал Калашников. Это вы всегда так тормозите?!
Чрезвычайная ситуация, сухо ответил звездолет. Нестандартные физические эффекты. Произведена консервация, вырабатываются методы противодействия.
Вот даже как, подумал Калашников. Консервация. То есть прыжок в ту же точку пространства, но с замедлением во времени. Вообще говоря, предпоследняя ступень защиты – перед самоликвидацией.
– Накаркал, – произнес Калашников, желая подбодрить приятеля. – Вот тебе и патрульный полет!
– Это не полиция, – отозвался Макаров. – Это твоя запретная зона. Только-только отметку «пятьсот» прошли, и вот, пожалуйста…
– Значит, премиальные заработаешь, испытатель, – усмехнулся Калашников. – А все-таки интересно, что тут у нас происходит.
Эффект идентифицирован, сообщил «Рифей». Продолжаем полет.
Зажегся свет, и Калашников поймал себя на ощущении, что последних минут просто не было. Звезды на экране были в том же самом положении, целеуказатель светился в центре экрана, и даже отзвуки слова «притормозить» еще гуляли между стенами рубки.
– Отставить притормозить, – сказал Калашников. – Во что это мы вляпались?
– Проникающая супергравитация, – сказал Макаров. – Что-то вроде радиации, только на сверхсвете. Экранировать пока не получается, «Рифей» перешел на режим самовоспроизводства – вышибленные атомы тут же меняем на новые. Так что плакала моя премия.
– И откуда эта супергравитация взялась? – спросил Калашников, хотя уже знал ответ.
– Известно откуда, – Макаров протянул руку влево, к фиолетовому диску Центральной Дыры. – Градиент аккурат туда указывает.
– Точно не полиция? – на всякий случай уточнил Калашников.
