— Он говорит правду? — спросил Марвуд, обращаясь к Валентину.
— Увы, — развел руками Валентин. — В форме тумана высший вампир может проникнуть куда угодно. А кроме того, как выяснилось, он способен позвать за собой даже Лигийский Перстень. Так что, Марвуд, можешь спать спокойно. Перстень не будет претендовать на звание Повелителя Вечности.
Марвуд отступил от Валентина на шаг и поднял руки по направлению к горевшему над их головами неугасимому огню.
— Это знак, — сказал он, словно задавая вопрос. И тут же опустил руки. — Это знак!
Так я и знал, подумал на это Валентин. Теперь мне еще и за Повелителя Вечности отдуваться. Ну да не привыкать!
— Знак чего? — уточнил Валентин на всякий случай.
— Ты действительно Повелитель Вечности, — ответил Марвуд. — Лигийский Перстень побоялся встречаться с тобой.
— Вот и прекрасно, — ответил Валентин. — Пусть выбирает себе другого раба!
Марвуд сложил руки на животе и, прищурясь, посмотрел на Валентина.
— Ты знаешь мой первый катрен? — спросил он. — А третий?
Валентин покачал головой.
— Тогда тебе трудно понять, почему я так растерян, — заметил Марвуд. — Я думал, что Перстень выберет именно тебя, и молил Вечность о помощи. Но теперь…
— Погоди, — прервал его Валентин. — С чего ты взял, что Перстень выберет меня? Неужели меня так легко одолеть?
— Третий катрен, — ответил Марвуд, — звучит так. Утром кончатся рабство и плен. С белым гневом и черной душою снова станет убийцей Фалер.
— Надо полагать, — предположил Валентин, — что «рабство» и «плен» — это про меня?
Марвуд развел руками:
— Иначе откуда гнев? Откуда черная душа? Поверь, мне больно было читать эти строки, и больно повторять их тебе. Но Пророчество сбывается катрен за катреном, его поступь неотвратима, как наступление зимы. Я думал, ты станешь рабом, которого выберет Перстень, и вскоре обретешь свободу; но судьба распорядилась иначе.
— Очень мило, — пробормотал Валентин. — Значит, рабство и плен? — Он с опаской оглянулся по сторонам. — Слушай, Марвуд, зачем ты выстроил стену? Только затем, чтобы проверить Фалера?
Марвуд покачал головой.
— Стену построил Акоста, — ответил он, тяжело вздохнув. — Он сказал, что Эриох все равно придет в Храм, чтобы завладеть Перстнем. Он сказал, что бессилен защитить нас. Акоста построил стену, чтобы задержать Эриоха — как он сказал, ровно настолько, чтобы мир простоял еще один день.
— Так, — сказал Валентин, подобравшись. Недоброе ощущение холодом овеяло спину. — Если Стена задержала Эриоха ровно настолько, чтобы позволить Перстню сбежать…
Негасимый свет над головой Валентина вдруг засиял мертвенно-белым светом, отбросив на темный пол отчетливые черные тени. Валентин замолчал, понимая, что говорить больше не о чем. Сила, которую он ощутил за своим левым плечом, была слишком велика, чтобы сопротивляться или даже помышлять о сопротивлении. Валентин услышал короткий стон Розенблюма и увидел, как укоротилась отбрасываемая им тень. Розенблюм опустился на колени, преклоняясь перед магом, равного которому никогда не было на Побережье.
Глава 17.
Пленник и раб
А если облако похоже на танк,
Значит, ему положено так.
Валентин медленно повернулся влево и встретился взглядом с Эриохом.
— Акоста надеялся помешать мне, — сказал тот, отбрасывая с головы капюшон. Глубоко запавшие глаза впились в Валентина подобно двум ядовитым змеям. — Даже он слишком глуп, чтобы признать очевидное. Перстень вернется ко мне, вернется именно так, как говорит Пророчество.
Услышав это, Валентин раздумал бухаться Эриоху в ноги. Самовлюбленные фразы, произнесенные великим магом, мигом развеяли миф о его всемогуществе.
Но все равно, насколько же он был силен!
— Ты, — сказал Эриох, указав на Валентина двумя пальцами левой руки. Глаза его словно наполнились невидимым светом. — Факир Фалер, незаслуженно прозванный Великим. В Пророчестве сказано, что ты добудешь мне Перстень; вот в чем твое истинное предназначение. Ступай!
Валентин приоткрыл рот, чтобы задать хотя бы вопрос, но в тот же миг обнаружил, что со всех ног бежит к выходу из Храма. Тело повиновалось ему в мелочах — удалось даже почесать в затылке — но в главном Эриох оказался до обидного прав. Валентин чувствовал настоятельную необходимость как можно быстрее завладеть Перстнем и доставить его Эриоху. Более того, он знал абсолютно точно, что Перстень все еще находится у Кроче, летящего быстрее ветра по направлению к Эльсану. Валентин знал также, что возвращаться с Перстнем следует не в Храм, а в полевой лагерь Эриоха, разбитый у небольшой речки в десяти километрах к северу.
— Гони, — пробормотал Валентин, выбегая из Храма на обсидиановую дорогу.
Он больно ударился спиной, сбитый с ног могучим рывком. Дорога словно прилипла к одежде, и только поэтому ветер не смог утащить Валентина прочь. Не прошло и минуты, как Валентин пулей вылетел из предусмотрительно открытых ворот, опрометью обежал по-прежнему высоченную, но уже совершенно лишенную магии Стену и ткнул Жезлом в пустоту с хриплым возгласом «Покажись!».
Я же не знаю, как им управлять, подумал Валентин, взбираясь на пряпа. Но словно подхваченный тем же колдовским порывом, пряп не стал дожидаться укола. Он сам закрыл за Валентином шелестящую стену шипов и растворился в непроглядном сером тумане.
Валентин получил короткую передышку и попытался собраться с мыслями. Что он со мной сделал, гипноз, явный гипноз, глаза как буравчики, ничего не соображаю, Перстень, Господи, скорее, скорее!
Вот и поразмыслили.
А понтов-то было, понтов, горько усмехнулся Валентин. Убью мол, с первого раза убью. Он сокрушенно покачал головой — и внезапно обнаружил, что изо всех сил тычет иглой управления себе под ноги. Видимо, подгоняя несчастного пряпа.
Нелепость этого действия, а также столь явные признаки одержимости заставили Валентина рассмеяться. И — о чудо! — одержимость снова отступила. Валентин быстро обозвал себя волшебником-недоучкой, колдуном в коротких штанишках и душевнобольным пришельцем. Удача! Покатываясь со смеху, Валентин снова становился самим собой. Очевидно, колдовство Эриоха ограничивалось только действиями и не распространялось на критическое мышление. Так-то оно так, подумал Валентин, а что будет, если я на секунду перестану смеяться?
Игла переломилась пополам, и Валентин понял, что снова потерял контроль над собой. Я одержимый, сказал себе Валентин, а точнее — бесноватый. Он рассмеялся, воспользовавшись мгновением относительной свободы, чтобы усесться в кресло. Здесь он и продолжил хохотать во все горло, придумывая все новые и новые шуточки относительно своей злосчастной судьбы. Вскоре Валентин и думать забыл про одержимость — но тут пряп внезапно остановился, достигнув назначенного места.
