Он выдержал паузу. Теперь Тарон глядел ему прямо в глаза.
— Если же тебя удерживает стыд…
Тарон отвернулся. Давно носил он доспехи, разным хозяевам служил, немало крови пролил. Прощался с Мэй юным и беззаботным, возвратится поседевшим, с тяжелым грузом на сердце. Смеет ли возвратиться?
— Что минуло, то минуло, — пробормотал он. — Прежнего не вернуть.
— Я знаю одно, — откликнулся лучник, — случается, потеряв все, даже собственное имя, человек вдруг обретает много больше, чем имел.
Тарон не шевелился. О чем говорит зеленоглазый? Неужели можно начать сначала? Распахнуть дверь без стука, принять в объятия Мэй. «Пополнела, постарела? Нет — расцвела!» Починить забор, залатать крышу, погнать стадо в поле…
Он промолвил:
— Меня прозвали Тароном, потому что я родом из Тарна. А вообще-то, мое имя Огл.
— Еще раз повторяю, Огл, ты свободен. Если вздумаешь вернуться в столицу, попроси кого-нибудь из жителей селения проводить тебя. Если же решишь направиться в Тарн — ступай вдоль этого ручья, он выведет к реке, а там берегом доберешься.
— Я знаю. — Тарон впервые улыбнулся, и улыбка у него получилась какой-то беззащитной, детской. — Бывал здесь.
— Тогда доброго пути, Огл.
* * *
«Если попадешься, должен умереть молча! Понял? Молча!» Когда Плута привели в замок Магистра, там гремел пир. Из узких окон во двор падали лучи света. Доносились раскаты хохота, музыка, женский визг.
Начальник стражи хмуро оглядел пленника.
— Пир кончится — доложу хозяину. А пока посидит внизу.
О подземельях Магистра Плут наслушался достаточно. Горожане говорили об этом шепотом, испуганно оглядываясь. Кто попадал сюда, мог считать себя заживо погребенным. Возврата не было.
В подземелье не долетали хмельные выкрики пирующих, не достигали волны теплого воздуха. Влажные стены, шорох срывающихся с потолка капель, писк крыс. О многом успел подумать Плут, стараясь получше устроиться на охапке гнилой соломы. Представлял, как повернется в замке ржавый ключ и повлекут его на допрос к Магистру. А он, на беду, знает весь план освобождения Турга. «Ты должен умереть молча!»
Думал Плут и о том, как глупо попался. Все могло сложиться иначе! Вспоминал, как тепла и мягка летом дорожная пыль… Как вкусна вода в роднике близ Урочья… И что никогда он не заходил дальше Бархазских гор… В сами горы тоже не поднимался, хоть снеговые шапки манили. Полагал, еще успеет. Не успел. И все же за двадцать лет он совершил немало. Настоящих друзей обрел — многие ли этим похвастаться могут? Делу достойному послужил. Теперь бы достало сил умереть молча. Нет, умирать неохота…
Беспорядочно метались мысли: вырыть подкоп, перебить стражу, притвориться мертвым…
Со скрипом отворились двери. Грубый голос потребовал:
— Выходи.
Плут с трудом поднялся — ноги мгновенно онемели. В коридоре дожидались стражники. Сухо потрескивали факелы. Ступеньку за ступенькой одолевал Плут винтовую лестницу. Магистр ждал его, и миг встречи неотвратимо приближался. Страшнее всего было переступить порог.
Огромный зал тонул в полумраке. Горели только факелы в руках двух стражников, сопровождавших Плута. Поблескивали тканные золотом занавеси и золоченые столбы, поддерживавшие балдахин над креслом хозяина. Дым курильниц наполнял воздух пряными ароматами.
Лица сидевшего в кресле человека было не различить, виднелся лишь черный силуэт. Зато густой голос звучал громко и властно:
— Так это ты передал письмо королеве? — И, внезапно упав почти до шепота, голос нежно вопросил: — Подумай, стоит ли запираться?
Плут замотал головой:
— Что я, враг себе?
— Вот и поведай, — вкрадчиво продолжал голос, — кто написал письмо, кто скрепил его печатью и кому ты передал ответ. Где этот человек ныне?
— Постой, — запинаясь, промолвил Плут. — Не так сразу. — Он не решил еще, какая из шести спешно выдуманных историй подойдет больше. — Дай дух перевести… Можно глоток вина?
— Налей ему вина, Алб, — ласково откликнулся голос. — Последнюю просьбу надо исполнить.
Если слова о последней просьбе и не расстроили Плута окончательно, то потому лишь, что все внимание его сосредоточилось на Албе. Вздрогнув, Плут вперил взгляд во тьму. До сих пор ему казалось, будто, кроме стражников и Магистра, в зале никого нет. У возвышения, на котором стояло кресло хозяина, что-то зашевелилось, из тьмы выплыла грузная фигура. Плут нетерпеливо вгляделся в лицо Алба. Да, несомненно, это был тот самый человек, который приходил с донесениями к Мелпу. Алб, не подозревая о том, что жизнь его повисла на волоске, хмуро покосился на Плута.
Плут взял кубок. Руки его дрожали, и вино расплескалось. Плут не собирался скрывать от Магистра свой испуг, напротив. Магистр должен был упиваться тем, какой страх нагнал на пленника. Плут выбил зубами о край кубка звонкую дробь. Магистр остался доволен.
— Говори.
Плут, задыхаясь, словно от быстрого бега — больших усилий это ему не стоило, — начал рассказ:
— Я возвращался из Арча в столицу…
— Ты здесь живешь? — перебил Магистр.
— Нет.
— Где же твой дом?
— У меня нет дома. — И Плут пояснил: — Замок иметь не могу, лачугу — не хочу.
Магистр усмехнулся.
— Что ты делал в Арче?
— Дозволь умолчать. Моей спине до сих пор больно вспоминать об этом.
— Почему?
— Потому что арчинский палач в своем деле мастер.
Магистр расхохотался.
— Ты отведал плетей?
— Отведал? К чему скромничать — вволю ими насытился.
Магистр от души веселился.
— Что же ты натворил?
— Позаимствовал у жителей Арча несколько вещиц.
— И жители запечатлели свою благодарность на твоей спине?
Плут поежился:
— Увы.
— Так ты неудачник, — холодно заключил Магистр.
Подобного Плут стерпеть не мог. Он всегда готов был постоять за честь ремесла.
— Я промышлял в Арче три месяца. Монахи, рыцари, торговцы — все отдали дань моей ловкости.
— Но в конце концов ты попался.
— Случайность, — возразил Плут. — Попытался сбыть золотую цепь ее прежнему владельцу.
Магистр вновь грубо расхохотался:
— Однако ты дерзок.
— Попробуй упомни их всех. Я пощупал карманы сотням.
— Не преувеличивай.
— Ну уж нескольким десяткам я облегчил кошельки. Если бы так просто можно было облегчить их совесть!
