— Ну что, надумал? — Как из-под земли вырос перекупщик.
Крестьянин махнул рукой и согласился. Едва деньги были отсчитаны, подскочил сборщик налогов, потребовал выплатить положенное. Глядя на оставшиеся гроши, крестьянин уныло раздумывал, что коня купить не сумеет.
Жена его, все это время робко стоявшая рядом, расплакалась.
— Пойдем, — сказал крестьянин, — хоть взглянем на ярмарку.
Покружив полдня по ярмарке, он понял, почему собрат уехал с пустыми руками. Товаров и впрямь было много. Да что проку крестьянину в таких товарах? Ну зачем ему бархазские благовония? Все эти дорогие ароматы для господского замка… Замок-то на всю округу один, а возле замка десятки селений, где приходится думать о хлебе… Неужели жена его пойдет в поле в одежде, привезенной из Лильтере, даром что глаза у нее разгорелись. Одежда эта как молодой бычок стоит. Витые подсвечники и зеркала в резных рамах хороши, спору нет, но для кого они? Только для богатых… Расшитых серебром седел — хоть отбавляй, а простой упряжи для крестьянской лошаденки не найти. Никто не делает: мол, слишком дешево стоит!
Но когда крестьянин увидел, по какой цене продают его зерно на ярмарке, — онемел от ярости. Это что же? Он год надрывался, а перекупщик получит вдесятеро больше?!
Потом ему стало страшно. Почем же станут отпускать в лавках муку, изготовленную из этого зерна? Кто сможет купить булочку из такой муки?
Теперь он понял, почему торг полнился каралдорскими и бархазскими лакомствами. Лишь несколько простаков, вроде него, привезли свое зерно, да с десяток женщин продавали молоко, творог, сыр. Словно по всему королевству разом перестали сеять и жать. Еще бы! Он тоже теперь умнее будет. Поле вспашет — чтоб самому хватило… А на продажу — за такие гроши — охота была надрываться! Что налоги не съедят — воры отнимут!
Жена устала и проголодалась, и у самого живот подвело. Разных булочек, лепешек, овощей, жареного мяса продавалось вдосталь. Крестьянин попробовал прицениться, но только безнадежно рукой махнул. Это в былые времена, уезжая с ярмарки, пояса распускали — и одного лакомства успевали отведать, и другого, и пятого, и десятого… А сейчас… Смешно отдать за пару лепешек и жареную рыбешку половину жалкой выручки.
— До дома потерпишь, — строго сказал он жене.
Так и продолжал ходить и сердиться. То и дело тревожно схватывался за грудь, проверял — на месте ли кошель. Неожиданно в одном из рядов увидел давнего своего знакомого — сапожника. Тот продавал расшитые бисером головные уборы. Разумеется, привезенные из Лильтере.
— Сколько же такая красота стоит? — не удержался крестьянин.
Сапожник сообщил, что, конечно, старому другу отдаст почти даром. И назвал несусветную цену. Крестьянин ощущал, как цепко пальцы жены обхватили его локоть, потому не ушел сразу. Только нахмурился, припомнив, как в голодный год подкармливал семью сапожника.
— Что же ты, ремесло свое совсем забросил? — спросил он.
— Мало я спину гнул? — откликнулся словоохотливый торговец. — День целый сидишь, надрываешься, весь кожей провоняешь, грязь в руки въестся — не отмыть. И что получаешь? Того гляди, ноги с голоду протянешь… А теперь? Два убора продам… — И он сделал жест, означавший: летать буду вольной птицей.
— Жаль, — сказал крестьянин, — башмаки ты славные мастерил. Соседские сорванцы как раз подросли, надеялись, ты их обуешь.
Сапожник развеселился:
— Ну, платили бы мне за башмаки золотом…
Крестьянин покачал головой:
— Ты бы нашел, где платят еще больше. Если все равно, чем заниматься…
Сапожник перестал улыбаться.
— А ты давай трудись от рассвета до заката. Не досыпай, не доедай, исходи потом… Ты же вот стоишь, наряд своей жене купить не можешь, детей гостинцами не порадуешь…
Крестьянин молчал. Он думал в тот миг о льнущих к руке тяжелых золотых колосьях, о клочке земли, на котором трудились еще его дед и прадед. Он знал каждую неровность почвы, помнил, как впервые разминал в руке теплый ком земли. Эта земля была настоящей. Вечной. Он уйдет, а земля останется. Будет вновь укрываться снегом, дышать, принимать семена… И тот, кто польет ее своим потом и придет снять урожай, невольно вспомнит его, нынешнего, как вспоминает он своих предков. И связь между ними не прервется. Эта земля — дорога в прошлое и будущее. Разве могут открыть подобную дорогу бархазские побрякушки? Ну а чтобы соседушка не слишком задавался…
Крестьянин вывернул кошель на прилавок:
— Считай.
Тихо ахнула жена, скорее испуганная, чем обрадованная. Крестьянин и сам уже чесал в затылке, дивясь, почему вдруг изменила практическая сметка? Мгновение — и жена прижимала к груди нарядный убор.
— О, да ты разбогател, — враждебно сказал сапожник.
Все еще недоумевая, крестьянин побрел к своей повозке. Вдруг в самой толчее жена его опустилась на колени, что-то торопливо собирая в передник.
— Что случилось?
Жена подняла на него полные слез глаза. Оказалось, убор был сделан весьма небрежно. Одну из нитей не закрепили как следует, и бисер рассыпался по земле.
* * *
В последний день ярмарки актеры обычно давали большое представление. И в этот раз один актерский фургончик приткнулся на обочине дороги. Два музыканта и Плясунья удрученно разглядывали луг, на котором после свертывания ярмарочных шатров высились горы мусора.
— Нет, — решительно заявила Плясунья, — мы все это убрать не сможем. Даже если расчистим объедки и поставим фургон, зрителям негде будет разместиться. Придется давать представление на другом берегу реки.
— Кажется, я начинаю понимать стариков, — вздохнул Флейтист. — С их вечными сетованиями: мол, в прежние времена было лучше. И впрямь подобного безобразия что-то не припомню. Раньше возле каждого торгового ряда выставляли огромные корзины для мусора. Одно время даже была забава — кто такую корзину лучше украсит. Оплетали бумажными цветами, привязывали банты, рисовали смешные рожицы… Кстати, уборка мусора позволяла беднякам заработать. Городские старшины платили щедро.
— Долго плести корзины, так почему было не выкопать яму? Побросали бы все туда, а потом засыпали.
— Так это же копать надо, — желчно отозвался второй музыкант. — Самим трудиться неохота, нанять кого-то — денег нет…
— При чем здесь деньги? — рассвирепела Плясунья. — Если я иду по улице, а мне на голову из окна выплескивают помои, что это означает? Хозяину лень бежать до выгребной ямы, и он готов в выгребную яму превратить всю улицу.
— Вот что, друзья мои, — заметил седоусый Флейтист. — Мы преисполнились злобы, а это никуда не годится. Как-никак, собираемся играть для этих людей, значит, должны их любить. Иначе все потеряет смысл. Как взывать к сердцу и рассудку тех, кого ненавидишь?
Заплатив пошлину и перебравшись через мост, Плясунья и музыканты направились к лесной опушке. Еще издали заслышали яростный стук топоров.
