— Тогда — в дорогу. В ближайшем городе дадим представление…
— Если получится, — осторожно промолвил Флейтист.
Рыжий Плут пожал плечами. С голоду они не умрут, пока рядом он сам да Стрелок.
* * *
Две недели путешествия из Арча в столицу пролетели незаметно. Шагалось легко, серо-желтая лента дороги миля за милей убегала назад. Пригревало солнце, лес на глазах менял зеленый убор на золотой; ни разу за это время не сгустились тучи, не задули злые северные ветры. Босые ноги Плясуньи весело шлепали по пыли, — пока стояли теплые дни, обувь следовало поберечь. Иногда Стрелок подсаживал ее на своего коня. Одна из актерских лошаденок везла тюки с уцелевшим добром, на другой по очереди ехали музыканты и Рыжий Плут. Как-то раз в маленькой деревеньке в награду за представление актерам предложили вместо денег новенькую телегу, светлую, еще хранившую запах смолы. Плясунье гораздо больше нравилось ехать в телеге, чем верхом, особенно когда рядом на тюки с одеждой присаживался Скрипач и наигрывал мелодии, такие веселые и легкие, что ноги просились в пляс. Эти мелодии придавали сил, утешали, когда случались какие-нибудь неприятности. Например, когда в Милипе — небольшом городке, расположенном на полпути от Арча до столицы, — им не удалось дать представление. Нет, стражники охотно соглашались пропустить в город Плясунью и музыкантов, только предупредили:
— Если публику потешить захотите — придется платить.
— Платить? — не поняла Плясунья. — Это нам заплатят.
— Нет. Это вы должны заплатить за право выступать в нашем городе.
— Ого! — воскликнули актеры в один голос. — Это что-то новенькое. И сколько?
Стражник назвал сумму, какой актеры и в лучшие времена не имели. Повернувшись, друзья зашагали прочь от города. Мечты о ночлеге под крышей пришлось оставить.
— Замечательно придумано, — пробурчал Флейтист. — Никаких запретов. Перед соседними державами не стыдно. Мол, у нас каждый может заниматься чем хочет. А на деле…
— На деле, — подхватил Скрипач, — выжить смогут лишь те, кого подкармливает господин Магистр. Что по вкусу Магистру — то и остальным смотреть придется. А его вкус известен… В его глазах все злы и ничтожны. Поэтому и стыдиться нечего, можно свою мерзость напоказ выставлять. Скоро о прекрасном и вовсе забудут. А дети так и не узнают. Поверят: ползание в грязи — нормальная жизнь…
В маленьких селениях, где некому было следить за исполнением приказов, Плясунья развлекала жителей танцами. Рыжему Плуту необыкновенно польстила просьба музыкантов показать селянам фокусы со шпорами. Он позабавил народ этими фокусами и еще многими другими. Зрители смеялись и хлопали, но сборы… Сборы были крошечными, как и селения, где приходилось выступать. Благо еще Стрелок умел добыть пищу для всех. Иногда кто-нибудь из крестьян просился в попутчики, желая добраться до соседнего селения. В таких случаях друзья получали подарки — плащ из теплой овечьей шерсти, кусок грубого, но добротного полотна, годившегося на рубахи, а то и просто пару пышных караваев, круг сыра, крынку молока. Путешествовать в одиночку мало кто отваживался, и встречных на дороге почти не было. Правда, дважды их обгоняли купеческие обозы, охранявшиеся бархазскими наемниками. Угрюмо и недоверчиво поглядывали закованные в броню воины. Нечего было и надеяться поболтать с ними, послушать новости…
На подступах к столице народу на дороге стало попадаться больше. По-прежнему, между городом и окрестными селениями шла бойкая торговля. Крестьяне охотно вступали в разговоры. По их словам, в городе было неспокойно, прибыло множество переселенцев с севера, где лорды начали междоусобную войну. Король, желая усмирить их, вывел дружину и осадил мятежников в их замках. Чем бы ни кончилась усобица для самих лордов, ясно было, что жители тех краев не скоро оправятся от потрясений. Поля выжжены, крестьяне разорены, значит, на севере начнется голод. Дороги к столице забиты переселенцами.
Три дня друзья не давали роздыху ни себе, ни лошадям: отсутствием короля следовало воспользоваться. Последний привал устроили перед грядой холмов, с которых должен был открыться вид на город. Сидели на зеленой траве, среди трепетавших золотом осин; смотрели на разноцветные холмы — алые, желтые, зеленые, бурые, над которыми раскинулось пронзительно-синее небо. Плясунья знала, что скоро увидит картину еще краше: черепичные крыши, усыпанные медью осенних листьев, и вознесшиеся над ними белые башни королевского замка. Она принарядилась: надела лучшее желто-оранжевое платье, не забыла рябиновые бусы, а на голову возложила венок из кленовых листьев. Она даже обулась.
Музыканты вытряхнули плащи, умылись и причесались с особым тщанием. Рыжий Плут скрепил концы плата яркой раскрашенной деревянной пряжкой, подаренной крестьянской девушкой.
Позаботиться о своей внешности пришлось и Стрелку, правда иным образом. Скрипач развязал мешок с париками, Флейтист раскрыл коробку с гримом, и вскоре перед Плясуньей и Рыжим Плутом предстал пожилой крестьянин, прятавший улыбку в густой с проседью бороде. Лук и колчан со стрелами уложили на дно телеги и забросали тряпьем.
Наконец плавные изгибы дороги вывели их на вершину холма. Друзья взглянули вниз, но города не увидели. По склону, загораживая от их взоров город, тянулись чудовищной толщины серые каменные стены, ограждавшие замок — тяжелое, уродливое строение с узкими окнами и сторожевой башней, тоже грузной и тяжелой. От него веяло тупой, холодной мощью. Деревья вокруг были вырублены, чтобы враг не мог тайком подобраться. Однако Плясунье показалось, будто лес в ужасе отпрянул от этого безобразного сооружения. Замок нависал над маленькими домишками, лепившимися по склону холма, прибивая их к земле, расплющивая.
Заметив, как вытянулись лица актеров, Стрелок спросил:
— Вы разве не видели этого прежде?
— Нет, — откликнулась Плясунья. — Мы давно не были в столице. Чье это… страшилище?
— Магистра.
— Да как же король ему позволил?
— Думаешь, Магистр спрашивал позволения?..
— Неужели с полными золота сундуками не мог выстроить что-нибудь покраше?
— Нет. Его цель — возвыситься и устрашить. Конечно, можно было возвести замок, который украсил бы эти места, слился и с лесом, и с городом. И даже не задавил бы домишки попроще, как королевский замок не задавил городские дома. Только владельцу надо было любить и лес, и город, и эти домишки… Любить, а не презирать…
Солнце перевалило за полдень, когда друзья миновали городские ворота. Они медленно продвигались в толпе, направляясь к ратушной площади. Кругом звучали злые, сварливые голоса, то и дело вспыхивали перебранки. Толпу преимущественно составляли беглецы из северных деревень — непривычные к городской тесноте и сутолоке, они страдали вдвойне. Сами горожане предпочитали отсиживаться дома и на улицах показывались лишь в случаях крайней необходимости. Окна были плотно закрыты ставнями, на дверях большинства мастерских висели огромные замки. Город выглядел словно в осаде.
