Над площадью, забитой телегами со скарбом переселенцев, стоял невообразимый гвалт. Прямо между телегами женщины разводили костры, готовили еду. На протянутых повсюду веревках сушилось белье. В пыли играли дети. Ступени собора облепили нищие. Кругом сновали какие-то странные люди, воровато оглядываясь, стремились подобраться к тем телегам, подле которых не было мужчин и где на руках у женщин оказывались особенно голосистые младенцы. Обычно им это удавалось, и над площадью то и дело взлетали крики несчастных, обнаруживших покражу.
Стрелок и его спутники с трудом пробились к дверям лавки, где торговали оружием: этот товар имел нынче особый спрос, и лавку не запирали ни днем, ни ночью. Внутри толпились человек пятнадцать покупателей, придирчиво рассматривавших разложенные на столе кинжалы с длинными трехгранными лезвиями, так называемые «кинжалы милосердия», ими можно было добить поверженного противника сквозь доспехи. Стрелок обратил внимание на отчетливый северный выговор покупателей. Все они явно прибыли с побережья. Хозяин, крепко сбитый человек лет пятидесяти, в чьих курчавых темных волосах не блестело еще ни одной серебряной нити, вопреки обычной манере лавочников свой товар не расхваливал. Просто стоял рядом, вероятно угадывая в покупателях знатоков. Увидев новых посетителей, хозяин повернулся к ним. Спросил, что угодно. На этот раз он Стрелка не узнал.
— Наконечники для стрел, — улыбаясь в фальшивую бороду, потребовал лучник.
Хозяин принялся раскладывать товар, приговаривая:
— Наконечники для стрел… Нынче спрашивают кинжалы… Ими-то в толпе сподручнее орудовать.
Стрелок взял один из наконечников, осмотрел и склонился к хозяину.
— Мне особые стрелы нужны, — произнес он негромко. — С какими на оборотня выйти не страшно.
Хозяин остро взглянул на него, и Плясунья заметила, как губы Оружейника дрогнули в улыбке. Он поспешно, хотя и не нарушая законов учтивости, принял деньги от северян и отдал кинжалы. Затем торопливо затворил дверь и, сияя, обернулся к Стрелку:
— Наконец-то! Где ты пропадал? Я уж думал — схватили.
— Схватили — так казнили бы на городской площади, — откликнулся Стрелок.
— Что же вестей не подавал? В город приходить не решался?
Стрелок только улыбнулся на это предположение.
— Бродил по селениям, смотрел, что творится.
— Много увидел? — полюбопытствовал хозяин.
— Достаточно, — неопределенно отозвался Стрелок, но хозяин, по-видимому, остался доволен ответом.
Он запер лавку и повел гостей на второй этаж, в жилые комнаты. Оружейник не бедствовал, и дом его, по городским меркам весьма скромный, показался бродячим актерам настоящим дворцом. Хозяин проводил их в трапезную — просторную комнату с двумя окнами. Цветные стекла отбрасывали веселые блики на стол, резные лари с посудой, на два скрещенных меча, висевших на стене, — изделия рук отца нынешнего Оружейника. Места за столом хватило всем: он был рассчитан на большую семью.
— Гильда! — позвал хозяин. — Позаботься о гостях.
Сыновей у Оружейника не было — этим, возможно, и объяснялась его привязанность к Стрелку. Четыре дочери вышли замуж и жили своими домами. Только младшая, Гильда, еще оставалась с отцом. Стрелок нередко задумывался, каким пустым и мрачным станет этот дом, если спокойная, улыбчивая Гильда его покинет.
Она появилась на пороге, держа в руках поднос, уставленный кружками с дымящимся вином, приветливо поздоровалась и не просто поставила поднос на стол, а сама подала каждому гостю кружку, из рук в руки, ритуал, соблюдавшийся в доме Оружейника много лет. Кто будет исполнять его, если Гильда уйдет?
Стрелок догадывался, что, пожелай он взять Гильду в жены и поселиться здесь, отказа бы у ее отца не встретил. Но к Гильде он относился как к младшей сестре.
Сама Гильда — крупная, чуть медлительная в движениях девушка, с двумя длинными черными косами — отличалась таким спокойным и безмятежным нравом, что к ней слова «сердечный трепет» и применить-то нельзя было. Это заставляло отца тревожиться, найдет ли она себе мужа. Гильду этот вопрос не занимал. Глядя, как уверенно, плавно движется она по комнате — расставляет тарелки, нарезает крупными ломтями хлеб и окорок, разводит огонь в очаге, — можно было догадаться, что таким же образом она мечтает провести всю жизнь. Хлопотать по дому, расписывать глиняную посуду — это было любимым ее занятием. Стрелок видел, каким сосредоточенным становилось ее простодушное лицо, стоило Гильде взять в руки кисть, какие точные движения совершали мягкие белые пальцы. Какие диковинные цветы и животные появлялись, превращая глиняные горшки и кувшины в драгоценные сосуды. Когда обед подавали в посуде, расписанной Гильдой, он казался вдвое вкуснее.
Невозможно было представить, чтобы Гильда оставила свой дом, посуду и краски. «Если она и выйдет замуж, — посмеивался Стрелок, — так одним способом. Распахнется дверь, кто-то израненный ввалится в дом, рухнет на пол и взмолится: «Пить!» Пока он будет болен, Гильда позаботится о нем. А когда поправится… Если не окажется последним глупцом, останется здесь на всю жизнь».
Гильда, хоть уже и обедала, вежливо присела с гостями за стол. Вечно голодные бродяги смели все подчистую. Осведомившись, желают ли они еще чего-нибудь, и выслушав благодарный отказ, Гильда увела Плясунью к себе — умыться и отдохнуть.
Мужчины остались одни. Вытянувшись на скамьях, в полудреме или неспешных разговорах провели остаток дня — блаженного дня безделья.
Вечером, когда сквозь цветные стекла не проникало в комнату уже ни капли света, когда весело заплясали в очаге языки пламени, когда хозяин закрыл лавку и присоединился к гостям, а Гильда накрыла стол снова, заговорили о деле. Плясунья извлекла из потайного кармана на платье золотой перстень, и Стрелок посвятил Оружейника в их планы. Гильда присутствовала при разговоре — Стрелок знал, что девушка не болтлива.
Оружейник выслушал, не перебивая. Взвесил на ладони перстень. Сказал, хмурясь:
— Подходящие доспехи я вам добуду.
— Это нас не спасет. — Стрелок задумчиво постукивал пальцами по столу. — Мой конь великолепен, но вчетвером на него не сесть. А на клячах, подобных актерским, королевские посланцы не ездят.
Актеры и Плут растерянно переглянулись. О такой простой и, казалось бы, очевидной вещи они не подумали и теперь вопрошающе посматривали на Стрелка. Оружейник мысленно подсчитывал сбережения.
— Пожалуй, одного коня… — начал он.
Стрелок быстро положил руку ему на плечо:
— Тут можно головы лишиться. Мы переночуем и уйдем в лес, выждем…
— Еще что скажешь? — спросил Оружейник. В голосе прорвались гневные нотки.
— У тебя дочь, — упорствовал Стрелок. — Ты не можешь рисковать.
Гильда, сидевшая на корточках у очага, поднялась и неторопливо подошла к столу.
— Я всегда гордилась отцом, — промолвила она. — Хочу гордиться и впредь.
