— Ты не боишься?
Гильда аккуратно завершила бирюзовый завиток и только после этого отложила кисточку и повернулась к Плясунье:
— Боюсь.
— Но ты так спокойна…
— Я гоню от себя страхи. Если непрерывно думать о том, что может случиться, — жить некогда будет.
— Я тоже гоню, — жалобно вымолвила Плясунья. — Но они возвращаются.
— Попробуй заняться чем-нибудь, — посоветовала Гильда. — Все равно изменить ничего нельзя. Разве что отступить…
— Отступить? Никогда. Сегодняшней трусостью завтрашнего счастья не купишь, как не принесешь воды в разбитом кувшине.
Гильда кивнула и вновь взялась за кисточку. Побежал, зазмеился причудливый узор.
Плясунья вернулась в отведенную ей комнату, отодвинула к стене скамью и стол и целый день разучивала новый танец. К вечеру у нее отнимались ноги, зато ночью она провалилась в глубокий и ровный сон без сновидений.
* * *
Холод источают каменные стены темницы. Холоден самый воздух ее. Стражник вздрагивает, притопывает, плотнее кутается в плащ. Промозгло. С отвращением взирает на небо. Низкие тучи брызжут мелким дождем. Сырость пронизывает до костей. Стражник шагает по двору темницы, не может согреться. Гулко отдаются шаги его по каменным плитам. Стражник вскидывает голову, отводит капюшон от уха — ему чудится цоканье копыт. Мимо? Нет, похоже, едут через мост. Он подходит к решетке. Сквозь пелену дождя видит три размытых силуэта. Неужто привезли нового узника? Вот бедолага. Стражник гонит мысль о каменных подземельях. Цокот копыт становится все отчетливее, всадники приближаются. Влажно поблескивают бока коней. Плащи всадников забрызганы грязью. Гонцы примчались издалека. Из-под плащей виднеются вороненые доспехи королевских дружинников. Первый всадник подъезжает к решетке вплотную. Два других держатся позади. Один из них ведет в поводу оседланного жеребца. Можно подумать, явились за кем-то из узников.
— Кто такие? — ежась, спрашивает стражник.
Всадник, не отвечая, нагибается, просовывает сквозь прутья решетки свиток, скрепленный печатью. Стражник только взглядывает на печать, отступает, и вот уже гремят цепи, и решетка ползет вверх. Всадники въезжают во двор. Тот, кто показывал свиток, спешивается, откидывает капюшон. Он в шлеме, но забрало поднято. Холодные зеленые глаза ощупывают караульного. Губы под черной полоской усов разжимаются, чтобы бросить одну-единственную фразу.
— Капитана сюда.
Стражник пробует воспротивиться. Капитан греется у очага, и горе тому, кто попытается вытащить его из теплой караульной на дождь и ветер.
— Поднимитесь в башню и поговорите с капитаном, — бурчит он.
Королевский гонец не сердится и не повышает голоса. Зеленые глаза его подергиваются пеленой скуки. Равнодушно, небрежно, будто и не слыша пререканий, он бросает:
— Капитана сюда.
Хлещет дождь. Точно каменные изваяния, сидят верховые. Стражника словно ветром сдувает. Ему хорошо знаком подобный тон: промедли, и тебя собьют с ног, спасибо, если в землю не втопчут. Дерзких, может, потом и накажут, да что толку.
Бранясь, спускается по ступенькам начальник стражи. Хмуро оглядывает гонцов. Его на испуг не возьмешь. Его сам господин Магистр поставил.
— В чем дело? — спрашивает он резко.
Гонец, не снизойдя до ответа, протягивает свиток.
— Ступай в караульную, обожди, — небрежно бросает капитан.
— Дело спешное.
— Я сказал — обожди, — рычит капитан.
Дело, может, и спешное, да он своему времени хозяин. И никому не позволит командовать. Пусть перед ним посланец короля. Зато сам он человек Магистра. И надо еще посмотреть, чей хозяин главнее… А за промедление все равно спросят с гонцов.
Повернувшись на каблуках, капитан направляется к дверям башни. В спину ему ударяет холодное, повелительное:
— Назад!
Таким тоном отдают команды на поле боя. Привычка к повиновению берет свое, капитан оборачивается, подходит. Гонец сдергивает перчатку с правой руки. На безымянном пальце блестит перстень. Королевская печать — маки и меч «Грифон». Капитан бледнеет при мысли, какую ошибку едва не совершил. Можно задержать обычного гонца — и подставить его под удар. Но если задержать посланца, которому доверен королевский перстень, под ударом окажешься сам. Подобных гонцов отряжают лишь в случаях великой необходимости.
Капитан разорвал ленту, скреплявшую послание, развернул свиток, пробежал глазами приказ. И уже через минуту двое стражников спешили к дверям, ведшим в подземелье.
— Навсегда забираете узника? — Капитан попробовал разговорить королевского посланца.
Тот не отозвался.
— Жаль, — продолжал капитан. — Очень уж он потешал моих людей. Жизнь-то у них не слишком веселая. А так порой слышишь — хохочут, узник забавную песню спел. Потом грустную заведет… Мои люди ко всему привычны, стоны их не разжалобят… А песни услышат — слезы в глазах стоят.
— Если они будут слушать мятежника, еще и не так заплачут, — отрезал зеленоглазый.
Капитан прикусил язык.
В это время стражники выволокли во двор Менестреля. Руки узника были связаны за спиной. Стражникам приходилось его поддерживать — сам Менестрель стоять не мог. Он крепко зажмурился и низко опустил голову: после подземелья даже тусклый осенний свет ослеплял. Он был босиком, запекшаяся корка грязи покрывала ноги, одежда висела лохмотьями.
Увидев, как гневно сжались губы королевского гонца, капитан прикрикнул на своих людей, полагая, что их необходимо поторопить.
— Где его лютня? — перебил зеленоглазый.
— Что? — опешил начальник стражи.
— Где его лютня? — Голос громыхнул гневом.
— В подземелье… — начал было один из стражников, но, не договорив, развернулся и ринулся к дверям темницы.
Менестрель же, заслышав голос гонца, поднял голову и попытался рассмотреть говорившего. Глаза слезились, вместо лиц он видел только розовые пятна. Но отчетливо слышал яростный, знакомый голос:
— Посадите его на коня.
Зацокали по каменным плитам копыта. Менестреля усадили в седло и привязали — сам удержаться на коне не сумел бы. Веревки врезались в тело, но это уже было неважно. Кроме грубого прикосновения веревок он чувствовал ласкающую влагу дождя, дыхание ветра, опьяняюще свежее после смрада темницы.
Вернулся стражник, прижимая к груди лютню. Зеленоглазый обернулся к спутникам, один из них нагнулся с коня и взял из рук стражника инструмент. Снова, взвизгнув, пошла вверх решетка. Зеленоглазый натянул перчатку, скрыв королевский перстень, и тронул коня. Они выехали из ворот крепости, миновали мост и направились вниз по улице, ведшей к городской стене. Ворота темницы захлопнулись за ними, и прежняя тишина воцарилась во дворе, вымощенном каменными плитами.
