— Я все думаю, как бы вела себя, если бы сломала ногу и не могла танцевать. Не представляю, чтобы сидела в бездействии. Я бы придумывала новые упражнения, разминала и разминала ногу…
— А останься ты на всю жизнь хромой?
Плясунья задохнулась. Вымолвила после паузы:
— Ты руки не лишился.
Скрипач не ответил. Плясунья не уходила.
— Бесполезно сидеть вот так, исполнившись жалости к себе. Задаваться вопросом: что я совершил, в чем провинился? За что такие беды? Пребывать в уверенности: мир несправедлив.
— А что, справедлив? — разжал губы Скрипач.
— Делай его справедливым.
— Может подскажешь, как?
— Меня восхищает Гильда, — отозвалась Плясунья. — Она не кричит в отчаянии: мир плох, изменить его я не в силах. Не пытается угадать: будет ли от ее трудов толк, или за них и браться не стоит? Просто делает то, что может сделать. Гильда уверена: если от нее потребуется большее, силы найдутся.
— Уговорила, с завтрашнего дня начну расписывать чашки.
— Перестань, — поморщилась Плясунья. — У тебя отняли скрипку, но руки и голову оставили. И сердце.
Скрипач не ответил.
— Послушай, — заговорила Плясунья как можно мягче. — Еще целы деньги, переданные Стрелку королевой. Пойдем к лучшему скрипичному мастеру в городе…
Скрипач вскочил.
— Что ты понимаешь! — воскликнул он. — Моей скрипке был век от роду! Она имела свое имя, свою душу, свой голос… Она… Она…
Он махнул рукой и сел. Плясунья молчала, не зная, что ответить, но Скрипач заговорил сам:
— Предположим, сломанные ноги зажили, но былой подвижности не обрели. Могла бы ты танцевать «вполсилы», помня, как отплясывала раньше? Так и я. Каково играть на другом инструменте, зная, какую музыку извлекал смычок прежде?
Плясунья долго смотрела на него.
— Научись играть так, чтобы любой инструмент пел в твоих руках, как скрипка с именем.
— Бесполезно, — прошептал Скрипач.
Плясунья вспыхнула:
— Откуда ты знаешь, что полезно, а что нет. Ты не можешь заглянуть в будущее.
— Не надо заглядывать в будущее, чтобы видеть — они побеждают. Их тьма, и они сильнее. У них власть и могущество. А ты не можешь сберечь то, что любишь.
— Прекрасный повод покончить жизнь самоубийством. Вот они обрадуются. Они и хотят, чтобы мы с тоски удавились. А еще лучше — удавили друг друга.
— Говори что хочешь, но они побеждают.
— Еще бы! Ты сам отдаешь им победу.
— Даже Стрелок потерпел поражение. Это судьба.
— Судьба? — переспросила Плясунья. — Рассуждай Стрелок, как ты, давно бы отдался в руки Магистра. Вспомни, каково ему пришлось. Менестрель — в темнице. Принцесса за другого замуж вышла. По всему королевству стражники рыскали. Даже имени не оставили, оборотнем объявили. Как было не сломаться? Не сломался. Судьба — это ты сам и твой выбор. Одни предпочитают идти в рабство к Магистру. Другие и в темнице продолжают петь.
— Я не выбирал сломанную скрипку, — заметил Скрипач.
— Зато ты, кажется, выбираешь сломанную жизнь, — в гневе откликнулась Плясунья, направляясь к двери.
— Спляши, хромоножка, — бросил Скрипач.
Плясунья обернулась на пороге:
— Ты здоров, сыт и на свободе. И еще смеешь жаловаться? Перестань жалеть себя и подумай о тех, кому приходится хуже. Таких достаточно.
Она вышла из комнаты и тут же вернулась.
— Стрелок устал и огорчен. Думаю, его подбодрила бы веселая музыка. А слух его не настолько изощрен, чтобы отличить звучание прекрасного инструмента от просто хорошего.
Теперь она ушла.
* * *
— А я надеялся, на завтрак будет рыба, — разочарованно протянул Оружейник, увидев тушеные овощи.
— Рыба? Какая рыба? — удивилась Гильда.
— Жареная или вареная. Ты же вчера покупала рыбу.
— Я? Рыбу?
— Ну как же, — вступил в разговор Флейтист, — когда мы утром встали, так вкусно пахло жареной рыбой.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво возразила Гильда. — Наверное, вам померещилось.
Флейтист повернулся за подтверждением к Стрелку и Плясунье, но те с небывалым увлечением изучали шедшую по краю стола резьбу и, разумеется, не слышали ни слова из разговора.
— Я видел на столе рыбьи головы, — не унимался Оружейник.
— В самом деле? Может, кошка поработала? — предположила Гильда.
— И почистила рыбу?
— Мне кажется, кто-то заелся, — решительно заявила Гильда, раскладывая по тарелкам дымящиеся овощи.
Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме стука ложек. Потом Флейтист спросил:
— Так что же произошло? Лорд Гаральд отказался помочь?
— Напротив, — ответил Стрелок. — Мы попытались освободить королеву.
При этих словах Менестрель отложил ложку и внимательно поглядел на охотника.
Стрелок коротко поведал о случившемся, умолчав лишь о том, как потрясенный Артур пятился от него через всю комнату. Никого это не касалось, да и Плясунье незачем было краснеть.
Слушатели сидели удрученные. Скрипач с каким-то вызовом посмотрел на Плясунью.
Стрелок отодвинул тарелку, положил руки на стол и обвел взглядом друзей. И каждый, встречаясь с ним глазами, невольно поднимал голову и распрямлял спину. Только Скрипач отвернулся в сторону.
— Да, неудача велика, — спокойно проговорил охотник. — Но…
И тут вмешался Менестрель:
— Неудача, друг мой? По-моему, великая милость судьбы.
Все сидевшие за столом изумленно и недоверчиво глядели на Менестреля. Даже Скрипач.
— Представьте, что задуманное удалось, — проговорил Менестрель. — Королева живой и невредимой прибыла в замок Дарль.
— Прекрасно! — воскликнул Оружейник.
— Да, — согласился Менестрель. — Королева отказывается признавать Артура мужем и королем, ее охотно поддерживают лорды Совета. Великим Лордом избирают Гаральда…
Стрелок наклонил голову. Остальные еще ничего не понимали.
— Король и не думает отказываться от венца. В его руках наемное войско, за спиной — головорезы Магистра. Под знамена королевы собираются недовольные лорды со своими отрядами. И что же?
Никто не ответил.
— И начинается, на радость Каралдору, дикая братоубийственная война, раздирающая на клочки королевство. Никому не удается остаться в стороне. Наш добрый хозяин поддерживает королеву, а его зятья — короля. Вот это будет настоящим несчастьем.
