Станет завтрашним днем
Сожаленьям назло.
И костер догорит,
И займется заря,
И душа сохранит
И поля, и моря,
И оставленный дом,
И дыханье огня,
По-над пеплом пройдем
К дому нового дня.
Что разлука — строка,
Стороною беда,
Позади — города,
Впереди — города.
Знай, иди да гляди,
Различая меж строк
Позади, впереди
Перекрестки дорог,
Перекрестки дорог.
* * *
Актеры занялись сборами, в дорогу решено было отправиться следующим утром. Гильда, отыскав среди своей одежды несколько теплых вещей для Плясуньи, торопливо их перешивала. Оружейник ушел в мастерскую, в трапезной оставались только Стрелок и Менестрель. Певец, обмакивая палец в вино, нарисовал на столе карту.
— Пойдем в обход городов — там выступить все равно не позволят. Окольными дорогами — от селения к селению.
— Правильно. Не забывай, вас ищут — и тебя, и девушку. И вообще, на дорогах неспокойно, а среди вас ни одного воина.
Менестрель улыбнулся:
— Мы уж побережемся. Поберегись и ты.
— Побываете в Арче?
— Непременно. Музыканты хотят узнать о судьбе Овайля. Если повезет, присоединимся к его труппе… — и, перебив себя, воскликнул: — Ну заходи, чего прячешься?
Плясунья просунула голову в дверь:
— Я мимо шла…
— Угу, — согласился Менестрель. — Мимо — в третий раз.
Плясунья переступила порог. В руках она держала ворох разноцветных лоскутков. Пояснила:
— Гильде подарочек хочу смастерить.
— И негде тебе, бедной, устроиться с шитьем, — посочувствовал Менестрель. — Ладно уж, присаживайся к столу.
Плясунья охотно воспользовалась приглашением. В комнате на минуту воцарилась тишина. После паузы Менестрель сказал:
— Я для тебя песню сочинил.
— Правда? — обрадовалась Плясунья. — Спой.
— Непременно. — Он долго и серьезно смотрел на нее, потом коснулся струн.
— Твой олень, незнакомый странник, мне приснился сегодня ночью,
Он стоял на речном обрыве и смотрел в бегучую воду,
Я ему помешать не смела, даже если б с обрыва прыгнул,
Я его не остерегла бы, только б плакала, глядя вслед.
Твой олень, незнакомый странник, подошел ко мне без опаски.
Я подумала: «Невозможно, невозможно, непостижимо…»
Удивительно это было — светлый вестник, посланец славный,
Как знакомец ко мне подходит, хлеб берет у меня из рук.
Твой олень, незнакомый странник, на рассвете мой сон покинул —
Ты об этом и знать не знаешь, ты меня и, взглянув, не вспомнишь,
Только скажешь о добром часе, только спросишь, о чем печалюсь,
Пожелаю тебе удачи — глаз не щурь, не шути со мной.
Твой олень, незнакомый странник, пусть тебе обо мне расскажет,
Не сегодня, да и не завтра, не весенней коварной ночью,
Но когда наяву увидишь давний сон далекого детства,
Как слетает лесная птичка без оглядки в твою ладонь…
Низко пригнув голову к шитью, сидела Плясунья. Все верно. Над судьбой Артура она не властна. Вздумает король погубить себя — погубит. Остановить его, удержать — как? Артур, верно, уже и думать о ней забыл. Какая-то танцовщица! Это ей в сердце вошел навечно.
Плясунья машинально перебирала лоскутки. На что надеяться? На то, что в глубине души король хранит воспоминание о ней? И что в один прекрасный день это воспоминание окажется важнее всего — важнее венца, важнее власти? И спасет Артура?..
Скрипнула дверь — Менестрель ушел. Плясунья подняла голову. Тихо спросила Стрелка:
— Вы видели короля?
Стрелок повернулся к ней. Девушка на него не смотрела — вдевала нитку в иголку.
— Видел. Представить не можешь, как он изменился. Сам на себя не похож. Как объяснить… — Стрелок замолчал, подыскивая слова. Вспомнил, как Артур бросил ему вызов, встав под стрелы. — Раньше в нем словно огонь бушевал. Теперь огня нет — пепел. Алые маки выцвели, стали серыми.
— Он вернулся с войны. Ранен, измучен.
— Не о том речь. Я видел его на войне пострашнее этой. Когда из похода возвращались, Артур держался лучше всех. Казался всех сильнее, всех увереннее. За ним любой бы пошел. А сейчас… Словно он не хозяин сам себе… Понимаешь?
— Да. — Девушка думала о короле из пьесы Овайля: этот властитель повторял все ужимки черной тени, выросшей за спиной. — Вы говорили с ним?
Стрелок чуть улыбнулся:
— Поклон от тебя передал.
Плясунья смотрела во все глаза. Стрелок намеренно заговорил с Артуром о ней! Значит… Значит, полагал — Артуру она не безразлична!
Ей одновременно захотелось запеть и заплакать.
— Уверен, — проговорил Стрелок, — тебе он не причинит вреда. Даже узнав, что ты заодно с нами.
— Ему следует это знать, — выпалила Плясунья и, почти задыхаясь, спросила: — Что он ответил?
— Ничего. Боюсь, мои слова его слегка оглушили.
— Жаль.
— Извини, я не хотел…
— Жаль, что слегка! — взорвалась Плясунья, схватила в охапку лоскутки и вылетела за дверь.
* * *
Стрелок взял кружку с вином, поискал глазами свободное место и сел лицом к дверям таверны. Он должен был встретиться с Мелпом, слугой лорда Гаральда, и пришел загодя. Неторопливо прихлебывая терпкое вино, оглядел зал. Народу в таверне собралось изрядно. Выскочила танцовщица, — должно быть, у хозяев таверны дела шли неплохо, раз смогли оплатить разрешение.
Танцовщица была недурна лицом и стройна, но Стрелок взирал на нее с жалостью. Платье, сшитое из пестрых лент, едва прикрывало девушку, а ее движения больше всего напоминали судороги полураздавленного червяка.
Зал разгорался, глаза мутнели, пьяные голоса выкрикивали непристойности, явно принимаемые девушкой за высшую похвалу. Стрелок гадал, как люди, рукоплескавшие Плясунье, могут довольствоваться подобным зрелищем?
Ему отчетливо вспомнился танец Плясуньи. Девчонка кружилась по столу — легкая, невесомая; порхали руки, стучали каблучки. Она радовалась жизни и наполняла радостью сердца других; точно солнечный зайчик, освещала все вокруг. Каждый, кто смотрел на нее, начинал улыбаться.
…В чадящем факельном свете полуголая девица изгибалась на столе, уродливые течи разбегались по залу, обвивали зрителей. Стрелку вдруг померещилось, что лица вокруг искажаются. В одном открылся волчий оскал, в другом мелькнуло кабанье рыло, в третьем наметился бараний лоб.
