Перед ним раскинулось вересковье. Истоптанная копытами дорога вилась среди пожухлой травы и бурого от мороза папоротника.
К воротам города приближался всадник. Подъехав, он спешился, как предписывает указ Магистров. Баллас приблизился. Высокий седой человек в дорожной одежде покрепче сжал поводья и нахмурился, глядя на ворота Соритерата.
– Что там происходит? – спросил он.
Баллас оглянулся. Пламя уже перекинулось на другие повозки. Даже отсюда был слышен треск дерева, лошадиное ржание и крики людей. На городской стеной вился дым.
– Несчастный случай… – Баллас пожал плечами – и резко ударил незнакомца в живот. Тот согнулся и упал на колени, с трудом переводя дыхание.
Баллас перехватил уздечку и запрыгнул в седло. Он развернул лошадь и, дав ей шенкелей, пустил в галоп. Бурые травы вересковой пустоши ложились под копыта. Баллас мчался вперед, оставив Соритерат за спиной.
Глава седьмая
Лицом он не походил на человека. Был бледен, точно смерть, и казалось – черты его высечены из камня. Он хранил великое знание, дозволенное только богу-творцу…
До самого вечера Баллас ехал на восток. Он свернул с дороги, предпочитая укрытые низины между холмами. Баллас дожидался того благословенного времени, когда осенний день начнет меркнуть, болезненно яркое небо побледнеет, а солнце опустится за горизонт… И, разумеется, дождался: сгустились сумерки. Посеревшее небо нависло над вересковьем. Начался дождь; с севера задул ледяной ветер. И все же Баллас обливался потом. Его согревало неимоверное, ни на миг не покидающее напряжение. Мир стал вдруг чужим и незнакомым – в единый миг он разительно переменился. Еще вчера Баллас был безвестным, никому не нужным бродягой, а нынче его разыскивают все священные стражи Соритерата. Пройдет немного времени – и каждый страж, каждый священник в Друине присоединится к облаве.
Как объяснят Магистры причины преследования? Скажут ли правду – об убийстве Карранда Блэка и о нападении на одного из них? Или же не станут выносить сор из избы и предпочтут обвинить Балласа в выдуманных преступлениях?.. А впрочем, какая разница? Важно другое: как бы ни представили власти это дело, они наизнанку вывернутся, чтобы разыскать Балласа и схватить его. Бормоча под нос проклятия, Баллас направил лошадь к ручью, спешился и, опустившись на колени принялся жадно пить ледяную воду. Потом ополоснул лицо. Пальцы коснулись спутанной бороды. Он задумался и провел рукой по голове. Давно не мытые всклокоченные волосы достигали плеч. Вместе с бородой и шрамами они непременно будут помянуты в описании, которое вскорости разлетится по всем уголкам Друина. Стало быть, следует по возможности изменить внешность и первым делом избавиться от бороды и волос.
Поднявшись на ноги, Баллас заглянул в седельные сумки, надеясь отыскать там необходимые в путешествии бритву и мыло. Однако сумки были пусты – лишь несколько медных монет завалялось на дне. Он уселся на камень и задумался.
Как скоро распространятся новости о его преступлении? Сколько пройдет времени, прежде чем люди начнут с опаской приглядываться к любому чужаку? Баллас не знал. Однако он понимал, что некоторая фора во времени еще есть. Стражники ищут его, но простые люди ни о чем не догадываются. Через несколько дней все может перемениться, но пока что в городах и селениях бояться нечего.
Забравшись в седло, Баллас продолжил путь на восток,
К закату Баллас добрался до Крандслейка – города на берегу реки Мерифед. Еще перед въездом в город ему пришло в голову, что предыдущий хозяин лошади мог ехать отсюда. Если украденную скотину узнают – не оберешься беды. Он спешился и шлепнул лошадь по крупу. Та удивленно глянула на него и побрела назад – на вересковье. Баллас же пониже надвинул капюшон и направился в противоположную сторону – к городу.
Крандслейк показался знакомым. В конце концов, Баллас бродяжничал вот уже пятнадцать лет – если не двадцать. Вполне возможно, что он бывал здесь раньше. А может быть, и нет…
В Друине все города похожи один на другой. Дома, выстроенные из потемневших от времени и сырости досок или из серого камня. Грязные улицы, раскисающие в мокрую погоду… Лишь в самых богатых районах их мостили булыжником.
Баллас быстро шел по вечернему городу. На окраине он отыскал маленькую дешевую гостиницу под названием «Черный бык», где за одну монету получил комнату на ночь, две бутылки виски, немного хлеба и сыра и – на время – бритвенные принадлежности. Служанка принесла миску горячей воды, бритву, кусок серого мыла и осколок зеркала. Баллас зажег свечи, прислонил зеркало к стене и принялся изучать свое отражение. Все лицо покрывали синяки – давние и свежие. Старые уже выцвели и посветлели, став желтыми и зеленоватыми. Новые были черно-лиловыми. Лицо распухло и заплыло. Изогнутая рана на лбу – след удара копытом – уже начала подсыхать, обещая со временем превратиться в уродливый шрам. Вдобавок на лице и в бороде осталась засохшая кровь, так и не смытая водой из ручья. Баллас дочиста выскоблил кожу и взялся за бритву.
Тут-то и началось мучение. Баллас не брился уже лет десять и успел позабыть, как тяжел и болезнен это процесс. Особенно если волосы жестки и перепутаны, а бритва – тупая. Соскоблить ею волосы с подбородка оказалось ой как непросто, а вот порезаться – несравненно легче. Мыльная пена в миске мгновенно покраснела от крови, а само бритье заняло, казалось, целую вечность. Но наконец борода исчезла.
Баллас обозрел свое отражение. У него был твердый, упрямый подбородок – но некрасивый. Не тот, какой нравится женщинам. Было в нем что-то грубое, звериное… Вдобавок на нижней челюсти переплелись паутиной бесчисленные тонкие шрамы. От прикосновений тупой бритвы они покраснели и выглядели словно бы свежими. Баллас осторожно провел по ним кончиками пальцев, и…
…больше не было осени. В комнате стало тепло. За окном светило летнее солнце, а в воздухе разлился аромат луговых трав. Где-то звенели стрекозы, вдали поблескивала спокойная гладь озера. Послышался женский смех, а потом… потом – отчаянный крик…
Баллас зажмурился. Дрожь прошла по телу. Резким движением руки он смахнул осколок зеркала, и тот грянулся об пол, разлетевшись тысячами сверкающих стеклянных брызг. Тяжело дыша, Баллас сжимал кулак – все сильнее и сильнее, покуда ногти не врезались в ладони. Покуда в комнату не вернулась осень.
– Сколько лет… – пробормотал он, – с тех пор, как я в последний раз вспоминал о… о… Кровь Пилигримов! Не важно! Прошлое мертво, и путь его труп жрут вороны.
Баллас схватил бутыль виски и трясущимися руками отодрал крышку. Обжигающая жидкость потекла по горлу. Он ожидал, когда придет знакомое пьяное отупение. Тщетно. Торопясь, Баллас сделал второй глоток. И еще, еще – пока бутылка не опустела наполовину.
Тогда наконец-то мир поблек и затуманился.
Баллас проснулся часа за полтора до рассвета. Вечером он вылакал обе бутылки виски и теперь, открыв глаза, обнаружил, что валяется на полу в своей комнате, а голова нестерпимо гудит. Баллас уселся на поду и потер челюсть, ощутив ладонью короткую щетину. Потом провел рукой по голове. Вчера – пьяный вдребезги и без зеркала, он отрезал волосы. Баллас подозревал, что стрижку сложно будет назвать аккуратной, но по крайней мере она была короткой – и это немало изменило привычную внешность.
