– Я устал, – сказал Баллас. – Хочу поспать.
Намек был более чем прозрачен, однако Краск не уходил.
– Ну? – спросил Баллас.
– Я хотел поблагодарить тебя. Баллас нахмурился.
– Ты спас мне жизнь. И, что более важно, спас мою дочь. Я… в долгу перед тобой и навряд ли когда-нибудь сумею этот долг выплатить. Спасибо.
Баллас презрительно сощурился.
– Я спас твою дочь, потому что она и ты приносите мне пользу.
Краск пристально посмотрел на него. Казалось, старик пытается заглянуть в самую его душу, выискивая крупицу доброты. Потом плечи Краска поникли, он развернулся на каблуках и вышел из комнаты.
Выспавшись, Баллас почувствовал себя гораздо лучше, хотя кинжальная рана в животе все еще кровоточила и сильно болела. Постанывая, Баллас поднялся на ноги. В бутылке, стоявшей возле кровати, еще оставалось немного вина. Баллас единым духом прикончил его и отправился в соседнюю комнату.
Краск, Эреш и Элзефар по-прежнему были здесь, но теперь к ним присоединился и отец Рендейж.
– Наш больной проснулся, – заметил священник. – Надеюсь ты хорошо отдохнул? Говорят, в подземельях спится лучше всего…
– Который час? – спросил Баллас.
– Поздний, – отозвался Рендейж. – Скоро полночь. Я собирался в постель. Зашел узнать, не нужно ли вам чего.
Баллас помахал бутылкой.
– Вина. Это все.
Кивнув, Рендейж вышел из комнаты и отправился наверх.
– Если бы каждый священник так же вольно обращался с выпивкой, – сказал Краск, провожая его взглядом, – Друин был бы славен своим благочестием… и пьяницами.
– Собирайся, – сказал Баллас, оборачиваясь к Эреш. – Мы идем в архив.
Девушка поднялась на ноги, и Люджен Краск последовал ее примеру. Баллас покачал головой.
– Что такое? – спросил старик.
– Мы пойдем вдвоем. Твоя дочь и я.
Краск заморгал. Выражение его лица с трудом поддавалось описанию. Баллас знал, о чем думает старик. Он помнил слова, сказанные несколько дней назад: Эреш обладает решительностью и отвагой, которые самому Краску отнюдь не присущи…
– Это опасно, – пробормотал он наконец. – Я пойду с ней.
– Папа, – сказала Эреш, накидывая плащ. – Баллас лучше разбирается в таких вещах, чем мы с тобой. Раз он говорит, что мы должны идти вдвоем, значит, так тому и быть. Наверняка он все рассчитал. – Она вопросительно посмотрела на Балласа. Тот задумался: быть может, Эреш поняла наконец-то истинную причину терзаний Краска? Не увидела ли она в отце то, что он сам давно за собой знал?..
– Вдвоем мы меньше нашумим, – сказал Баллас. – Она половчее тебя, Краск. Возможно, нам придется драться. Ты слишком стар для таких упражнений…
Краск судорожным движением утер пот со лба.
– Мне это не нравится.
– Не спорь, – сказал Баллас.
– Поклянись, что ты не бросишь ее в беде.
Баллас не ответил. Он молча отправился в свою комнату и натянул рубаху, прикрыв ею окровавленные повязки на животе. Пока он одевался, вошел Рендейж с бутылкой вина в руках.
– Вы уходите, – отметил он.
– Мы вернемся.
– Это, конечно, не мое дело, – сказал Рендейж, – но все же спрошу: куда вы собрались?
– Я не могу сидеть здесь вечно. Мне нужно кое-что предпринять, чтобы выбраться из Грантавена живым.
– Само собой. Я и не ожидал, что ты проведешь здесь остаток жизни… Однако хотелось бы знать, куда вы идете. На улицах опасно. Стражи в каждом переулке и на каждом углу. Их больше, чем червей в тухлом мясе.
– Ты равняешь защитников Церкви с червями? – насмешливо переспросил Баллас.
– Ты прав. Я, кажется, незаслуженно обидел червей… Они плодятся в мертвой плоти, но никогда не убивают сами. – Священник болезненно поморщился. – Вчера погибло много невинных. Прочесывая город, стражи утратили всякое чувство меры. Они поджигали дома. Те люди, которые им мешали – пусть даже и случайно, без злого умысла, – были убиты. Они словно обезумели…
– Странное дело. Если б речь шла об ополченцах, я бы не удивился, – сказал Баллас, накидывая плащ. – Но стражи?..
– Они всего лишь люди. – Рендейж скорбно пожал плечами. – И к тому же недалекие. Когда ополченцы начали бесчинствовать, стражи быстро последовали их примеру. Страшные времена наступают… Люди станут убивать друг друга без зазрения совести, и никто не будет наказан…
Баллас взял у священника бутылку, откупорил и сделал большой глоток.
– А меж тем ты – первопричина всех бед, – заметил Рендейж. – Церковь Пилигримов жаждет заполучить тебя… Почему?
– Это уж мое дело.
– Нет уж, изволь объяснить. Не бойся. Я пообещал тебе защиту и, что бы ты ни сказал, не предам тебя в руки властей. Говори смело. Я сдержу слово.
Баллас промолчал – но Рендейж не отставал.
– Твое преступление… Оно как-то связано с Белтирраном? Баллас вздрогнул и поднял взгляд.
– Да – кивнул Рендейж, – Элзефар рассказал мне о твоих устремлениях. Возможно, в этом есть смысл… – Ты знаешь о Белтирране? Священник покачал головой.
– Не более, чем любой другой человек. Только слухи и сплетни. Ты ведь знаешь, что даже само его существование не доказано.
– Но ты сказал, что в его поисках есть смысл…
– Тебе нельзя оставаться в Друине, – подал плечами Рендейж. – Не можешь ты и убежать на Восток: все порты и гавани тщательно досматриваются. Так что же остается, кроме Белтиррана? Ты мыслишь логично, с этим трудно спорить. – Сложив ладони, он коснулся губ кончиками пальцев. – Итак, почему Церковь преследует тебя?
– Из-за моего преступления, – сказал Баллас, раздосадованный настойчивостью священника. – Я грешен. Меня хотят наказать. Вот и все…
– Не все. – Рендейж покачал головой. – Церковь гоняется за тобой не поэтому.
– Неужели?
– Был издан Эдикт об Уничтожении. Цель такого акта – не наказать преступника, а предотвратить еще большее зло. В Эдикте сказано, что ты должен быть убит любой ценой. Магистры хотят, чтобы ты исчез из мира живых. Они боятся, что ты причинишь Друину вред. Если бы Магистры желали тебя покарать, они настаивали бы на твоей поимке. Заполучив тебя в свои руки, они подвергли бы тебя любой казни, любой пытке, какую сочли бы достаточным наказанием. Однако Магистрам нужна твоя смерть.
Рендейж прищурился.
– В Эдикте говорится об уничтожении – не о поимке, – продолжал он. – Тебя считают опасным, Баллас. Ты – угроза и должен быть стерт с лица земли. Отчего-то Магистры очень тебя боятся…
Баллас долго молчал. До сих пор он не особенно задумывался об Эдикте. Разница между поимкой и убийством представлялась ему несущественной. Теперь он был озадачен.
