– Бессмыслица какая-то. Я не угрожаю ее власти. Я хочу всего лишь покинуть Друин – а не уничтожить его.
Священник покачал головой.
– Неизвестно, как «монумент» действует на людей. Возможно, Церковь знает об этом больше, чем я. И не исключено…
В дверях комнаты возник Люджен Краск.
– Ну? Долго еще ждать? – грубовато спросил он. – Мы давно готовы.
Рендейж вздрогнул.
– Да-да, сейчас.
И, дождавшись, когда Краск уйдет, он прибавил:
– Не совершил ли я чудовищную ошибку? Возможно, мне не следовало вам помогать…
Балласу подумалось, Что священник произнес вслух слова, которые намеревался сказать лишь про себя. И все же он ответил:
– Молись, чтобы я попал в Белтирран. Уж оттуда я никогда не потревожу Друин…
Он встал и направился в двери, но голос Рендейжа остановил его на пороге.
– Постой. Еще один вопрос.
Баллас хотел исчезнуть как можно скорее. Каждая секунда промедления означала, что стражи подбираются все ближе. Ученик архивариуса наверняка рассказал им о намерении Балласа покинуть город через канализацию. Они уже ищут вторую карту, желая понять, где вход в подземелье. И где выход… Но в голосе Рендейжа слышалось неподдельное отчаяние – и Баллас задержался в дверях.
– Ну?
– Ты сказал, что смерть на Дубе Кары ужасна. Это так. Человек и впрямь испытывает подобные страдания? Ты не приукрасил?
Баллас не ответил – он лишь кивнул головой. Рендейж издал сдавленный стон.
– Иди, – тихо сказал он.
Когда Баллас вернулся в соседнюю комнату, его спутники уже уходили. Краск помогал Элзефару подняться по лестнице – сам калека не сумел бы преодолеть высокие ступени. Баллас отобрал у Элзефара костыли, отшвырнул их в сторону и подхватил переписчика на руки, перекинув его через плечо, точно куль с мукой. Элзефар не протестовал.
Они поспешили вверх по лестнице, миновали молельный зал и выскочили на улицу. Баллас прошептал:
– Куда идти?
– На Сигнальной улице есть бордель, – отозвался Элзефар. – Ступай на северо-запад. Когда подойдем ближе, я поведу.
Послышались крики и топот множества ног. Нырнув в переулок, Баллас обернулся – и увидел, что перед собором собирается толпа. Кто-то постучал в дверь рукоятью кинжала.
– Открывай, Рендейж! Мы знаем отвоем госте… Преступник у тебя! Мы требуем впустить нас!
Предводитель толпы ткнулся в двери собора – и они распахнулись без малейшего сопротивления. Люди вбежали внутрь, и Баллас понял, что он ошибся. Ученик архивариуса не побежал к стражам. Он рассказал обо всем первому же встречному. Ополченцу. Или простому горожанину. И озлобленная толпа собралась тотчас же…
– Они убьют его, – едва слышно выговорила Эреш. – Они увидят, что нас там нет, – и разорвут его на куски.
Баллас упрямо нагнул голову и заспешил на север, к Сигнальной улице.
Громкий стук сотрясал двери собора. Отец Рендейж поднял голову. На улице слышались выкрики. Камень и прочное дерево двери скрадывали слова, но он уловил настроение толпы – ярость и ненависть.
– Они здесь, – сказал Рендейж самому себе. Он и не ожидал, что удастся избежать расправы. Рано или поздно кто-нибудь должен был узнать, что он скрывал преступника. Прятал его, продлевая тем самым голод в Грантавене и страдания горожан.
Рендейж глянул на череп Кадариса.
– Скажи, каково это – стать мучеником? Я следовал учению Четверых. Я помогал людям в нужде и горе. Я выполнял свои обеты… Но не подвергли я опасности Церковь Пилигримов? Я спас человека, который, возможно, угрожает ей. – Священник понизил голос. – Какой абсурд! Выполняя заветы Четверых, человек может разрушить основы Церкви…
Рендейж не знал, какую опасность являет собой Баллас, но допускал, что его следовало отдать на растерзание толпы. Он тронул кончиками пальцев череп Кадариса.
– Я зашел слишком далеко…
Он вел себя безрассудно. И вдобавок к тому – теперь Рендейж понял это с ужасающей отчетливостью, – спасая преступника, он пекся не о нем и не об учении Четверых, а в первую очередь о себе самом. Он занимался самолюбованием и радовался как ребенок, идя наперекор всемогущей Церкви Пилигримов. Спасение Балласа было актом неповиновения. А вдобавок Рендейжу было приятно сознавать, что он сумел подложить свинью Благим Магистрам.
Когда-то давно Рендейж был законопослушным и верным служителем Церкви. Он поздно принял посвящение, лишь в пятьдесят пять лет поступив в семинарию в Бренсигейте. Три года спустя он вышел оттуда, облаченный в синие одежды священнослужителя и с треугольным медальоном на груди. Это было четверть века назад, и с тех пор многое переменилось.
В первые годы своего служения Рендейж не видел противоречий между Церковью и учением Четверых. Он был уверен, что церковные законы и церемониал исходят от Пилигримов и сами Четверо сформулировали те правила, которыми руководствуется правительство Друина. Рендейж выполнял свои обязанности честно и беспрекословно, с гордостью и удовлетворением. Он заботился о больных, отпевал умерших, проводил брачные церемонии. Делал все, что требовала Церковь от своих служителей. Рендейж был идеальным священником…
Однажды он узнал о юной девушке, практиковавшей магию. Она занималась целительством, применяя свои таланты для излечения ран и болезней. Рендейж немедля приказал арестовать ее и передал в руки стражей. Целительницу ждала незавидная судьба: ее должны были перевезти в Соритерат и казнить на Дубе Кары, но Рендейжа это не волновало. Она пошла против церковного закона, и значит, ее следовало наказать. Его не смущало ни то, что юной колдунье едва сровнялось пятнадцать, ни то, что она никому не причинила зла. Не тронули его и мольбы несчастной матери, которая плакала и валялась у него в ногах, прося пощадить девочку. Рендейж послал на Дуб многих людей. Целительница ничем не отличалась от всех прочих.
Несколько недель спустя Рендейж отправился в Соритерат. Он должен был посетить Эскларион Сакрос и получить новое назначение: Благие Магистры оценили его таланты и перевели из маленькой деревенской церквушки в собор Грантавена. Направляясь в Сакрос, Рендейж шел пешком по Храмовой площади. Впервые в жизни он собственными глазами увидел Дуб Кары. Издалека он показался обычным деревом – разве что рос не в лесу, а на городской площади. Однако, приблизившись, Рендейж увидел головы, приколоченные к ветвям. Головы тех, кто был повинен в богопротивных преступлениях. Богохульники, отступники, еретики… и колдуны.
На одной из ветвей Рендейж увидел голову юной колдуньи. Он был удивлен тем, что она оказалась на Дубе только сейчас. Рендейж полагал, что в случае подобных преступлений суд вершится быстро. Однако она была здесь – голубоглазая светловолосая девчушка, которую он самолично передал в руки стражей… Священник долго рассматривал голову – бледную кожу, широко распахнутые мертвые глаза, кровь, запекшуюся на обрубке шеи, и блестящую шляпку гвоздя между бровей… Голова, висевшая на ветке, свидетельствовала о справедливости. Она олицетворяла смысл существования Дуба Кары. Он был последним пристанищем грешников. Их безжизненные глаза смотрели на Сакрос – сердце Церкви Пилигримов. Казалось правильным даже то, что эти глаза выклюют вороны и всласть попируют на мертвой плоти.
