Рендейж смотрел на целительницу и ощущал мрачное удовлетворение. Справедливость восторжествовала – и в этом есть его, Рендейжа, заслуга. Он действовал как предписывала Церковь. Он был священником без изъяна…
Правда, подобные казни нарушали завет Четверых. Пилигримы проповедовали сочувствие и сострадание. Именно они были теми семенами, из которых росло их учение. Однако в тот миг это не приходило Рендейжу в голову. Он чувствовал лишь удовольствие от хорошо проделанной работы. Лекарка была молода и – несмотря на свои грехи – невинна. Но Церкви требовалась ее смерть, а Рендейж выполнил свой долг.
Он принял назначение Магистров и перебрался в собор Грантавена, однако мысли о девушке не покидали его. В конце концов Рендейж начал ее жалеть. Он со стыдом вспоминал, как передал ее в руки стражей – и ничто не шевельнулось в душе. Как цинично и жестоко прогнал он от себя рыдающую мать… Рендейж понял, что был чересчур предан Церкви. И за этой преданностью он позабыл Четверых.
В голову ему начали приходить крамольные мысли. Церковь Пилигримов со своими жестокими расправами – Дубом Кары, клетками, виселицами, пытками – сама давно уже отвратилась от Четверых. Однако Рендейж не сложил с себя сан. Вместо этого решил сделаться воистину праведным священником. Священником, служащим Четверым, а не земному начальству, прикрывшемуся их именем.
Так начался его бунт. Теперь Рендейжу даже нравилось выискивать противоречия между требованиями Церкви и учением Четверых. Он, разумеется, всегда действовал сообразно последнему – и оттого чувствовал себя неимоверно добродетельным и праведным…
Теперь же Рендейж вновь усомнился. Правильно ли он поступил, защитив Балласа? Да, он следовал учению Пилигримов но Баллас мог уничтожить Церковь… Рендейж не знал, каким образом, – как не знал и то, действительно ли Балласу это по силам. Но если да – что станется тогда с заветами Четверых?
Несмотря на все свои огрехи, Церковь поддерживала огонь Четверых. Без нее люди быстро позабыли бы Пилигримов и их учение. И если она исчезнет…
«Что, если я совершил величайшее из зол? – Рендейж похолодел. – Что, если я вынул камень из фундамента Церкви и теперь все строение готово обрушиться?..»
Над головой грохотали шаги. Толпа уже ворвалась в молельный зал. Рендейж заглянул в темные глазницы черепа Кадариса. На миг показалось, что они не пусты. Померещился блеск живых глаз – светло-зеленых и удивительно спокойных. А потом вернулась тьма.
– Веди меня, Кадарис, – прошептал Рендейж.
Он поднялся по ступеням и вошел в молельный зал. Здесь собралось множество людей. Они возбужденно переговаривались, однако, едва появился Рендейж, в зале повисла звенящая тишина. Казалось, люди заколебались. Возможно, они собирались убить его, но теперь стояли в нерешительности. Ведь Рендейж все еще был священником и по-прежнему носил синие одежды и медальон Скаррендестина…
– Где грешник, отец? – спросил человек, стоявший впереди. – Отдай его нам.
– Его здесь нет, – отвечал Рендейж.
– Его видели, – настаивал человек. – Он заходил сюда – совсем недавно.
– Надо было смотреть повнимательнее, – сказал Рендейж. – Тогда бы увидели и то, как он выходил. Обыщите собор, если желаете. Его здесь нет.
Мужчина сжал зубы.
– Ты укрывал преступника, отец Рендейж.
– Это был мой долг, заповеданный Четверыми…
– Твой долг был убить его! Или ты не читал Эдикта об Уничтожении? – Предводитель толпы наступал на Рендейжа. – Куда он пошел? Когда вернется?
– Он не вернется, – сказал священник. – И я не знаю, где он теперь.
Мужчина придвинулся почти вплотную. Толпа последовала за ним.
– Ложь!
– Я всегда говорю только правду.
– Ты лжешь! – Размахнувшись, он ударил Рендейжа по лицу. Старик отлетел назад и ударился спиной о кафедру.
– Вы в доме Четверых, – сказал он. – Здесь нет места насилию. Подумайте о своих душах. Или вы желаете вечно бродить по Пустым Землям за Лесом Элтерин? Ради своего же блага – оставьте меня в покое.
– Подумай лучше о своей душе, – отозвался мужчина. – Ты защищал грешника. А мы выполняем заветы Четверых. Мы должны выследить его – и убить.
– Это не сделает вас праведниками, – сказал Рендейж. Он едва слышал собственные слова и даже не вполне понимал, что именно говорит. Он знал лишь то, что толпа медленно, но неотвратимо надвигается на него. И внезапно им овладело странное спокойствие… «Смирение, – подумал Рендейж. – Смирение и покорность судьбе…»
Он подался назад. Толпа приблизилась к алтарю. В дальнем конце зала стояли трое стражей – Рендейж заметил их лишь теперь. Он задумался, не они ли собрали сюда весь этот народ. Во всяком случае, стражи ничего не предпринимали, чтобы остановить толпу. Они просто наблюдали…
Рендейж нахмурился.
Рядом с тремя рослыми стражами стояла четвертая фигура – пониже, в коричневых шерстяных одеждах с надвинутым капюшоном. Прищурившись, Рендейж попытался рассмотреть лицо но видел лишь подбородок и часть щеки. Кожа казалась бледной, почти бескровной – белой, как мрамор алтаря. Рендейж задумался, кто бы это мог быть. Очевидно, человек был тяжко болен: его бледность выдавала малокровие. Но для чего стражи привели его сюда? Полюбоваться на убийство священника? Кому это нужно? Зачем?..
Раздумья Рендейжа грубо прервали: толпа решительно двинулась вперед. Опустившись на колени, Рендейж забормотал молитву. Он слышал тяжелое дыхание людей и ощущал жар их тел. Кто-то ударил его по голове; Рендейж покачнулся и повалился на пол.
– Веди меня, Кадарис, – повторил он.
Глава пятнадцатая
Он обладал великим могуществом – как и любой из Пилигримов. Но магия его исходила не от бога-творца. Бледный пилигрим черпал ее из темного омута собственной души…
Баллас шел по Грантавену, таща на плече Элзефара. Нести его не составляло никакого труда. Переписчик был худ и весил не больше мешка с соломой. Следом двигался Краск, а замыкала шествие Эреш, державшая под мышкой костыли Элзефара. Они ныряли из сумрака в тень, из тени в сумрак, стараясь любой ценой избежать встречи со стражей. «Мы прячемся, как лисицы, – думал Баллас, – перебегаем от норы к норе, спасаясь от своры гончих…»
Они только-только свернули в очередной переулок, когда Баллас почувствовал присутствие стражей – почувствовал секундой раньше, чем они появились в поле зрения. Он шмыгнул в подворотню. Краск и Эреш, не успевшие спрятаться, остались посреди дороги.
– Что происходит? – прошипел Элзефар, который стражей видеть не мог.
– Заткнись, – тихо ответил Баллас. Присев, он свалил Элзефара с плеча на землю. Тот поморщился, однако смолчал.
Двое стражей остановились перед Краском и Эреш, преградив им дорогу.
– Вы кто? – спросил один из них. – Почему на улице в такое время?
