— Вот уж не ожидала, что у тебя такая дырявая память, дочка. Придется напомнить. У каждого из вас есть талисман, обладающий свойством переносить владельца туда, куда тот стремится попасть. Найди магический круг, встань в центре, держа в руке талисман, и закрой глаза. Когда откроешь их снова, попадешь аккурат в то место, где тебе надлежит быть. Твой амулет сам определит, куда тебя отправить.
Грейс переварила информацию, тщательно ее обдумала и покачала головой.
— Мое место здесь, — твердо сказала она. Вейла одобрительно закивала:
— Здесь, доченька, здесь, умница!
В следующее мгновение старуха куда-то пропала, и Грейс осталась одна в огромном пустом зале.
108
Трэвис не согласился бы променять последние проведенные им в Кейлавере денечки за все сокровища в мире — не важно, в каком.
Нельзя сказать, что все это время он был особенно загружен, но именно это обстоятельство и придавало скорее всего неповторимое очарование завершающему периоду его пребывания на Зее. Начиная с того момента, когда он бросился сквозь старый рекламный щит и очутился здесь, он был постоянно чем-то занят. Сначала пробирался вместе с Фолкеном в Кельсиор. Потом добирался из Кельсиора в Кейлавер — в том же обществе плюс Мелия и Бельтан. Изучал рунное мастерство. Помогал Грейс и другим членам тайного Круга Черного Ножа выслеживать и разоблачать заговорщиков. Оглядываясь назад, Трэвис не уставал поражаться тому, какое великое множество событий с его участием смогло уложиться в сравнительно короткий срок.
Но после той памятной ночи, когда он вновь запер Врата Имбрифейла, а Грейс и Эйрин одержали победу над главой заговора Логреном Эриданским, время словно замедлило свой бег. Закончился месяц вальдат и начался следующий — гельдат, который местные крестьяне называли заледнем. Дни сменялись днями неспешно, лениво, заполненные беззаботной праздностью, что ничуть не мешало Трэвису наслаждаться каждым текущим мгновением.
Он часами бродил по замку, забирался на смотровые площадки сторожевых башен, странствовал по закоулкам зеленого лабиринта в саду и даже отваживался потолкаться по торговым рядам рынка, ежедневно функционирующего в нижнем дворе. Теперь Трэвис уже не так дичился людей, и ему доставляло удовольствие наблюдать за торговцами, сервами, носильщиками, рыцарями, придворными и прочей разномастной публикой, с рассвета до заката снующей по обширной базарной площади и месящей чавкающую под ногами полузамерзшую черную жижу бок о бок с овцами, козами, лошадьми и другой живностью. Феодальная система, несмотря на всю ее кастовость и строгие классовые разграничения, вполне демократично позволяла всем бултыхаться в одной и той же грязной луже, не делая различий между вельможей и последним рабом. Иногда подобное зрелище вызывало у Трэвиса невольную усмешку, иногда заставляло задуматься.
Несколько раз он делал вылазки за пределы крепостных стен, чтобы пошататься по городу, раскинувшемуся у подножия Кейлаверского холма, а однажды добрался пешком аж до старого таррасского моста через реку Димдуорн. Перегнувшись через каменные перила и вглядываясь в стремительно несущуюся далеко внизу темную воду, он размышлял о том, сколько людей прошло через этот мост за века, истекшие после его постройки? О чем они думали? Мечтали? Как сложились их судьбы? А еще о том, что среди бесчисленных ног, которые когда-то ступали по этим камням и которым еще только предстоит на них ступить в будущем, его собственные — не более чем песчинка на морском берегу. Мысль об этом почему-то подействовала на Трэвиса самым успокаивающим образом.
По настоянию Фолкена и Мелии он возобновил занятия рунной магией, хотя поступил так больше для того, чтобы доставить им удовольствие, чем из каких-либо практических соображений. В вечерние часы он присаживался у камина и прилежно вычерчивал железным стилосом различные символы на восковой табличке, в то время как черный котенок Мелии с притворной яростью, шипя и царапаясь, штурмовал его беззащитные икры и щиколотки. Но чаще всего эти вечерние бдения заканчивались тем, что упражнения в начертании рун незаметно переходили в воспоминания и размышления. Он погружался в полудрему, неподвижно сидя в кресле, устремив остановившийся взор в пылающий очаг и время от времени машинально почесывая зудящую ладонь правой руки. А когда приходил в себя, неизменно обнаруживал одно и то же: забытая восковая табличка валяется на полу у его ног, на коленях мирно спит, свернувшись клубочком, умаявшийся котенок, а в камине догорают угли.
Трэвис так до конца и не разобрался в том, что именно сотворил с ним Джек Грейстоун, и сильно сомневался, что когда-нибудь узнает всю правду. Однако кое-какие догадки на сей счет у него имелись. Джек погиб, и он давно смирился с гибелью друга, но чем же тогда объяснить тот факт, что временами возникавший у него в голове голос несомненно, принадлежал Джеку? Трэвис предполагал, что этот голос, и был Джеком. Или частью Джека. Можно называть ее как угодно: душой, ка, внутренней сущностью, подсознанием… Неким таинственным способом покойный сумел перелить эту бесплотную часть себя вместе со своим магическим даром в тело реципиента — оказавшегося рядом Трэвиса Уайлдера, — благодаря чему получил возможность в критические моменты оказывать тому помощь, давая руководящие указания. Вполне в духе Джека! С другой стороны, если эти умозаключения верны, приходится признать, что в огне пожара, уничтожившего в ту ночь осажденную Бледными Призраками «Обитель Мага», сгорела лишь бренная человеческая оболочка, а сам Джек Грейстоун жив и ныне составляет необременительную, но неотъемлемую частицу Трэвиса. «И обретешь возрождение в друзьях и учениках…» Да, ловко устроился, ничего не скажешь!
— Все равно я ужасно по тебе скучаю, Джек, — с грустью шептал в такие минуты Трэвис, после чего подбирал выпавшую из рук табличку и с ожесточением принимался выцарапывать на мягкой восковой поверхности все новые и новые изображения рун.
Другой составной частью его времяпрепровождения были ежедневные посещения раненого Бельтана. Тот по-прежнему занимал спальню леди Мелии, куда его поместили по настоянию последней в ту самую ночь накануне Дня Среднезимья, когда рыцарь чуть не погиб, отважно защищая Трэвиса от своры фейдримов. С тех пор его состояние заметно улучшилось, и каждое утро в маленькой спаленке разыгрывалась одна и та же сцена: Бельтан скандалил, требуя, чтобы ему разрешили вставать, и угрожая в противном случае сделать это самостоятельно, но все его просьбы встречали решительный отказ со стороны Мелии, утверждавшей, что он еще недостаточно окреп, а угрозы наталкивались на обещание приковать непокорного пациента к постели. Как именно она собиралась это сделать, Мелия не уточняла, но Трэвис как-то раз стал свидетелем любопытной коллизии. В один прекрасный день Бельтан совсем разбушевался и так разозлил волшебницу, что она вскочила с кресла, простерла руки и сделала несколько быстрых пассов — как будто наматывала на пальцы невидимую пряжу. Бельтан сразу притих, глаза его испуганно расширились.
— Ты не посмеешь, Мелия! — воскликнул он дрожащим голосом.
— Посмею, дорогой, еще как посмею! — возразила волшебница и насмешливо прищурилась. — Желаешь убедиться?
