Некоторое время они отдыхали, утолив жажду водой из кожаной фляжки Фолкена. Солнце стояло еще высоко, но дул холодный, пронизывающий ветер, и Трэвис в который уже раз порадовался своей новой одежде. Вместо джинсов, рубашки и дубленки он носил теперь длинную темно-зеленую тунику и рыжевато-желтые штаны из домотканой материи, которые в сочетании с жемчужно-серым перридонским дорожным плащом значительно лучше защищали от холода и ненастья, нежели его прежний наряд. Штаны пришлись ему впору, а вот туника оказалась великовата. Последний недостаток он без труда устранил, перетянув ее в талии широким кожаным ремнем, за который заткнул свой малакорский кинжал. Шкатулку с круглым камнем и половинку монетки, подаренную братом Саем, Трэвис переложил в пришитый с изнанки туники карман.
Все эти вещи были позаимствованы накануне ночью Фолкеном с захудалой фермы — первого человеческого жилья, встреченного ими за все время путешествия.
— Не стану утверждать, что мне нравится воровать, — заметил бард с ухмылкой, раскладывая добычу перед Трэвисом, — но и не буду отрицать, что к такому методу мне прибегать случалось. Увы, другого выхода у нас нет. Мы с тобой достигли границы обжитых земель, поэтому тебе не стоит выделяться, щеголяя своей прежней одежкой. Я покидал доминионы в неспокойные времена, и у меня нет оснований полагать, что за мое отсутствие положение дел там изменилось к лучшему. Так что благоразумнее не привлекать к себе излишнего внимания.
Утром Трэвис сполоснулся в ледяной воде ручья, на берегу которого они расположились на ночлег, после чего облачился в свою новую одежду. Вернувшись к месту привала, он обнаружил, что Фолкен ничтоже сумняшеся воспользовался его отсутствием и сжег все его земные причиндалы. В том числе бумажник, оставшийся в заднем кармане джинсов. Теперь с прошлым его связывали всего две вещи: очки в стальной проволочной оправе, принадлежавшие жившему сотню лет назад стрелку-ганслингеру, да высокие ковбойские сапоги.
Почесав отросшую рыжеватую щетину на подбородке, Трэвис запустил пятерню за пазуху и достал из внутреннего кармана туники серебряный полумесяц разрубленной пополам монетки. Он как-то позабыл о прощальном даре странствующего проповедника и не вспоминал о нем до сегодняшнего утра. А сейчас вспомнил снова и решил получше рассмотреть. Чеканка по обеим сторонам монеты несколько потерлась и потускнела, но оставалась вполне различимой невооруженным глазом. Однако без второй половины нечего было и надеяться проникнуть в смысл изображенных на ней незнакомых символов и надписей.
Фолкен заметил что-то необычное на его ладони и с любопытством наклонился вперед.
— Что это у тебя такое, друг Трэвис?
Тот в нескольких словах объяснил, как попала к нему половина монетки.
— Можно мне взглянуть? — попросил бард, окинув его каким-то очень странным взглядом.
— Пожалуйста, — пожал плечами Трэвис, протягивая ему половинку серебряного диска.
Фолкен долго рассматривал монетку, потом покачал головой и произнес:
— Кетар уль-мораг кай энналь. Силь фалат им доннемир.
Слова слетали с губ барда, как журчание ручья или музыкальные аккорды со струн, но ни одно из них не было знакомо Трэвису Уайлдеру.
— Что ты сказал? — удивленно уставился он на спутника. Фолкен, в свой черед, тоже пришел в замешательство.
— Мин юрот, кетар уль-мораг кай энналь, — произнес он, протягивая половину монетки Трэвису. — Как я уже говорил, тебе лучше сохранить эту вещицу при себе. Не могу пока определить точно, где она отчеканена, но монета, несомненно, очень старинная и редкая. И не бубни, пожалуйста, Трэвис. Я не разобрал ни слова в том, что ты сейчас сказал!
Уайлдер задумчиво посмотрел на серебряную блестку у себя на ладони. В голове мелькнула сумасшедшая догадка.
— Не ты один, друг Фолкен, — протянул он, после чего сообщил барду о возникшей у него версии, незамедлительно подтвердившейся экспериментальным путем.
Если половинка монеты находилась в руках или на теле Трэвиса, он прекрасно понимал речь Фолкена, равно как и тот понимал смысл его речей. Но стоило ему утратить контакт с монетой, как оба начисто теряли способность понимать друг друга. Объяснение здесь могло быть только одно. Трэвис был не настолько туп, чтобы не сознавать, что Фолкен не может уметь разговаривать по-английски. Прежде он об этом как-то не задумывался, но быстро сообразил что к чему, когда столкнулся с проблемой вплотную. Как ни крути, оба они принадлежали к разным мирам. Однако дар брата Сая позволял им беспрепятственно общаться, выполняя функции двустороннего синхронного переводчика.
Выслушав высказанную взахлеб гипотезу Трэвиса, бард задумался, потом проговорил:
— Похоже, Джек Грейстоун был не единственным чародеем в этом твоем Кастл-Сити. Ты не устаешь поражать меня, друг Трэвис! Скажи лучше, много еще у тебя за пазухой подобных сюрпризов?
— Боюсь, для меня они столь же неожиданны, как и для тебя, — слабо усмехнулся тот.
Фолкен с сомнением покосился на него, но ничего не сказал. Затем поднялся на ноги и закинул на плечи котомку.
— Пора в путь, — произнес он. — До заката еще далеко, так что нечего рассиживаться. Если поторопимся, к ночи доберемся до Кельсиора.
Он повернулся и стремительно зашагал по мостовой. Трэвис вскочил и ринулся следом.
— Кстати, ты так и не рассказал мне, почему эта дорога называется трактом Королевы? — поинтересовался он спустя некоторое время, вышагивая рядом с Фолкеном.
— Это очень старинная история, — начал бард. — Дорогу эту построили больше тысячи лет назад, а началось строительство вскоре после победы, одержанной над полчищами Бледного Властелина воинством Ультера, короля Торингарта. Названа же она в честь Эльзары, правительницы Тарраса — далекой южной империи. Это ее повелением был проложен мощеный тракт, начинающийся от лежащего на берегу Полуденного моря стольного города Тарраса и проходящий через весь материк вплоть до окраин тогда еще могучего и процветающего Малакора, трон которого занимали сын Эльзары и дочь покойного короля Ультера. Увы, мало кто помнит ныне все эти громкие некогда имена.
— Почему же они забыты?
Фолкен на секунду замедлил шаг, подхватив с обочины пригоршню придорожной пыли правой рукой в черной кожаной перчатке.
— Малакор пал, Таррас пришел в упадок и растерял почти все свои владения. Границы империи все сжимались и сжимались, пока уделом ее не осталась лишь крайняя южная оконечность Фаленгарта. Да и эти жалкие остатки былого величия подвергаются беспрестанным атакам кочевников-варваров. С тех пор поднялись и окрепли на руинах Малакора Семь доминионов. Уцелел и Торингарт, хотя вести из этого заморского северного королевства доходят до нас крайне редко и нерегулярно. Что поделаешь, друг Трэвис, таков уж закон природы. Королевства и империи зарождаются, расцветают и исчезают бесследно, как пыль на ветру. — Пригоршня дорожной пыли незаметно просочилась сквозь пальцы Фолкена и развеялась по ветру. — В истории каждого народа бывают свои приливы и отливы.
