Реакцией на изумленный взгляд барда стал новый взрыв лающего хохота.
— Ну да, я знаю, кто ты такой, странник! Да и что толку было б от меня на этом посту, не сумей я распознать в твоем обличье самого Сурового Барда. — Глаз с любопытством уставился на Трэвиса. — Скажи-ка лучше, что за красавчика привел к нам ты?
Под изучающим взглядом привратника Уайлдер чувствовал себя крайне неуютно, хотя затруднился бы определить причину дискомфорта. Фолкен же в отличие от него никакого смущения не испытывал.
— Ты мне зубы не заговаривай, а отвечай на вопрос! — рявкнул он. — Собираешься ты нас впустить или нет?
— Ладно, так и быть, — сдался привратник. — Раз уж вы настаиваете, можете войти. Замечу только, что и вам не помешает ответить на мой вопрос — хотя бы самим себе. Друзья вы или враги? Если мне не изменяет память, имя Фолкен Черная Рука больше не вызывает восторга у короля Кела. Особливо после твоего последнего визита в Кельсиор.
С этими словами глаз исчез.
— Что все это значит? — прошептал Трэвис.
— Пока точно не уверен, — пожал плечами бард.
Трэвису его ответ не понравился, но дальнейшие расспросы прервал скрип отворившейся двери. Свет факелов освещал темный коридор. Привратник куда-то пропал. Трэвис глубоко вдохнул и последовал за Фолкеном. За их спинами гулко громыхнула захлопнувшаяся дверь. Оба резко обернулись.
До Трэвиса не сразу дошло, что ворох грязного тряпья, на который он не обратил внимания в тусклом свете факелов, оказался человеческим существом. Сгорбленная старуха задвинула на место деревянный брус засова и заковыляла к ним. Из бесформенной груды лохмотьев, прикрывающих ее тело, торчали тощие руки со скрюченными пальцами и кривые, тонкие, как паучьи лапки, ноги. Единственный глаз этого кошмарного создания был устремлен на гостей.
— Добро пожаловать в Кельсиор! — кокетливо прошамкала старуха.
На Фолкена, однако, заметного впечатления это зрелище не произвело.
— Плохи, должно быть, дела у короля Кела, — заметил он не без сарказма, — коли врата его замка поставлена охранять одноглазая карга! А куда же подевались его хваленые воины?
— Ха, воины! — пренебрежительно фыркнула старуха, махнув костлявой рукой в сторону алькова, где дружно храпели двое стражников в потертых и грязных кожаных панцирях. — Как всегда, еще до заката налакались до полного бесчувствия.
Глаза Фолкена сузились.
— Уж не ты ли им в этом помогла, ведьма?! Морщинистая физиономия расплылась в ухмылке, обнажившей редкие корешки сгнивших до основания зубов.
— Да разве ж я виновата, ежели эти остолопы так торопятся? Им бы только поскорее заглотнуть свой эль, а что в нем плавает, их не колышет!
Бард коротко взглянул на спутника.
— Так ты проводишь нас к королю или нет? — вновь обратился он к привратнице.
— Я вижу, благородных странников не устраивает общество старой Грислы, не так ли? — склонилась в шутовском поклоне старуха. — Ну что ж, Грисла выполнит их просьбу — с удовольствием выполнит! Сюда, гости дорогие, сюда.
Она сняла со стены коптящий факел, протиснулась вперед и заковыляла по темному коридору. Дойдя до массивных двустворчатых дверей, из-за которых доносился невнятный рев пьяных голосов, старуха остановилась.
— Король Кел там, в пиршественном зале, — сообщила она с усмешкой, указывая на дверь. — Сегодня у него большой праздник.
— По-моему, у него каждый день большой праздник, — хмыкнул Фолкен. — Или я ошибаюсь?
Грисла задумчиво почесала затылок, покрытый редкими, спутанными клочьями волос.
— Кажись, года два назад, аккурат на Мелинов день, они порешили заместо пира устроить пикник на природе… А с тех пор что-то и не припомню.
— Ну хватит, ведьма! — застонал бард. — Ступай обратно в караулку, не трави душу!
— Как будет благоугодно вашему всераздраженнейшему превосходительству, — ядовито ухмыляясь, проскрипела Грисла, но, прежде чем покинуть друзей, остановилась рядом с Трэвисом и бесцеремонно дернула его за рукав. — А на тебя, красавчик, я глаз положила, так и знай! — хихикнула она и что-то сунула ему в ладонь.
Трэвис глянул, и его чуть не вывернуло от омерзения. На ладони лежал, влажно поблескивая, человеческий глаз. Он вскрикнул и отшвырнул его в сторону. Глаз покатился по коридору, а Грисла, издав жалобный вопль, бросилась за ним, слепо шаря по грязному полу костлявыми пальцами. Наконец она нащупала глаз, вставила его себе в глазницу, удовлетворенно хрюкнула и, не оглядываясь, заковыляла прочь.
Трэвис брезгливо вытер ладонь о тунику, все еще ощущая позыв к рвоте.
— Как она это сделала? Фолкен покачал головой.
— Поверь мне, тебе лучше этого не знать. — Он жестом указал на двери. — Ну что, пошли?
От ожидавшего их за дверями зрелища все чувства Трэвиса возмутились разом. Пиршественный зал Кельсиора больше походил на пещеру, чем на творение человеческих рук. Высокие стены, сложенные из грубых каменных плит, поднимались к потолку, состоящему из переплетения массивных, закопченных до черноты деревянных балок. Через все помещение тянулись два ряда столов на деревянных козлах, а на возвышении в дальнем конце зала, под прямым углом к ним, располагался еще один. На стенах пылали многочисленные факелы, но их свет едва рассеивал дымовую завесу, плотным облаком повисшую над головами пирующих. Трэвис вдохнул и чуть не подавился от невообразимой вони, состоящей из жуткой смеси горелого мяса, прокисшего пива, крепкого мужского пота и блевотины.
Судя по поведению окружающих, застолье при дворе короля Кела отнюдь не считалось официальным государственным мероприятием. Примерно равное количество присутствующих на пиршестве сидели за столами, вольготно расхаживали по ним и копошились на полу под ними. Одни гости мечами отрубали приглянувшиеся куски от целиком зажаренных туш, другие пили прямо из тронутых ржавчиной рыцарских шлемов. Разбитные служанки разносили блюда, зазывно покачивая бедрами и ловко уворачиваясь от тянущихся к ним рук пирующих. Один из воинов — смуглый коренастый малый — ухитрился-таки ухватить за талию смазливую девку, но за все свои старания получил в награду проткнувший ему ладонь удар кинжалом. По всему залу с визгом и воплями носились дети разного возраста в ветхих, заплатанных рубашонках, должно быть, играя в какую-то нескончаемую игру без видимых правил. Перепачканные синей глиной и грязью дикари, единственной одеждой которых были вонючие, плохо выделанные шкуры, рыча и кусаясь, дрались под столами за кости и объедки со стаями крупных, лохматых собак. Трэвис в ужасе повернулся к Фолкену.
— У тебя что, все друзья похожи на этих? — растерянно спросил он.
Бард смерил его испепеляющим взглядом и, ничего не ответив, стал протискиваться сквозь толпу. Трэвис тащился за ним по пятам, стараясь не отстать. Вдвоем они добрались до ступеней, ведущих на возвышение, где был установлен королевский стол.
