— Я умею исцелять раны. Если хочешь, могу заняться твоей, дитя мое, — участливо предложила Мелия, покосившись на запятнанную чем-то темным повязку на лбу девушки. Она потянулась к платку, но Кирта резко отшатнулась и ожесточенно затрясла головой, глядя на нее полными ужаса глазами затравленного зверька.
Мелия убрала руку.
— Что ж, не хочешь, не надо, — равнодушно сказала она и отвернулась, но в янтарных глазах мелькнул живой интерес, не укрывшийся от зоркого взгляда Фолкена.
— Похоже, бедная девочка не сумела по достоинству оценить твою доброту, — заметил он с усмешкой, когда служанка, даже не пожелав им доброй ночи, растворилась в темноте коридора.
— Ты прав, — задумчиво кивнула Мелия. — Знать бы еще почему?
— Послушайте, — прервал их диалог сердитый голос Бельтана, — если вам так хочется, оставайтесь на пороге и обсуждайте хоть до утра мотивы поступков придурковатой девки, а я лично собираюсь войти и скинуть кольчугу, пока она не рассыпалась от ржавчины. Целый день под проливным дождем мало способствует сохранности доспехов.
— И терпения, — заметила Мелия.
Отведенная им комната оказалась такой же сырой и холодной, как и весь дом. Штукатурка на стенах растрескалась, с потолка свисали клочья паутины, очаг был пуст. Всю обстановку составляли несколько лавок, таких ветхих и шатких, что никто не рискнул ими воспользоваться. Вместо лавок они уселись на расстеленные прямо на полу плащи.
Мелия расправила две-три воображаемые складки на платье и капризным тоном спросила:
— Ну, кто-нибудь возьмется мне объяснить, что, во имя Зеи, все это означает?
— Хороший вопрос, — кивнул бард. — Как я понимаю, ты имеешь в виду прежде всего поведение нашего доброго хозяина? Признаться, я и сам не прочь узнать, с каких это пор в Эридане запрещено исполнять «Гибель Гленнена»? Чушь какая-то! — Он рассеянно провел пальцем по струнам лютни и недоуменно покачал головой. — Полнейшая бессмыслица, с какой стороны ни глянь. Одной служанки маловато даже для провинциального лорда. Чтобы содержать в порядке такую большую усадьбу, необходимо не меньше дюжины слуг. Что вообще стряслось с эриданцами? Сначала в городе, потом здесь… Очень мне это все не нравится!
— Мне тоже, — сухо сказала Мелия. — Но я в любом случае считаю, что нам не следует злоупотреблять гостеприимством лорда Себариса.
— Да уж, — согласился бард. — Гроза, думаю, скоро кончится. Переночуем, а на рассвете тронемся дальше. Полагаю, он будет просто счастлив от нас отделаться.
До наступления ночи оставалось еще немало времени, и они коротали его, готовясь к завтрашнему отъезду. Бельтан точил меч на оселке, Фолкен полировал мягкой тряпочкой лютню, а Мелия производила ревизию оставшихся съестных припасов, роясь в мешках и негромко напевая при этом какую-то мелодию без слов. Одному Трэвису не нашлось никакого занятия.
— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил он, окончательно измаявшись от безделья.
— Можешь, если не будешь путаться под ногами, — раздраженно проворчал бард.
Трэвис обиделся, забился в угол и сидел там, насупившись и от нечего делать играя своим малакорским кинжалом. Кончилось тем, что он порезал палец и пришел в полное уныние, чувствуя себя беспомощным, бесполезным и никому не нужным. Когда стало совсем невмоготу, он поднялся и направился к выходу.
— Пойти прогуляться, что ли? — нерешительно сказал он.
— Погуляй, но далеко не уходи, а то заблудишься, — не поворачивая головы, ответила леди Мелия.
Ее слова оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения Трэвиса. Пребывание в этом странном мире само по себе стало для него тяжким испытанием, а если добавить к этому унизительную зависимость от окружающих и роль мальчика на побегушках… Слепая ярость затуманила ему голову, руки непроизвольно сжались в кулаки.
— А я, между прочим, не совсем дурак, к вашему сведению! — громко и с вызовом заявил он, уже не заботясь о том, как будет воспринята подобная дерзость.
На этот раз Мелия соизволила-таки оторваться от своего занятия. На лице ее не отражалось ни гнева, ни возмущения, ни даже удивления. Задумчиво посмотрев на него, она тихо сказала:
— Я тебя никогда таковым и не считала, дорогой.
Но Трэвис уже ничего не хотел слушать. Он выскочил из комнаты и с силой захлопнул за собой дверь.
Холод и сырость немного освежили ему голову. Стоя в коридоре, он огляделся по сторонам. Было так темно, что он не смог бы с уверенностью сказать, где находится: в поместье эриданского феодала или внутри скромного фермерского домика в Иллинойсе, в котором прошло его детство. Да и какая, в сущности, разница, если и здесь, и там он испытывал одинаковые чувства?
«Не путайся под ногами, Трэвис». Он и раньше слышал эти слова, только произнесенные другим голосом. Голосом его отца. «Придурки вроде тебя больше ни на что не годны. А заниматься настоящим делом предоставь тем, кто умеет хотя бы отличать правую руку от левой».
Трэвис встряхнул головой, и призрак иллинойсской фермы растаял, как тень в сумерках. Он снова был в Эридане, совершенно не представляя при этом, где тот находится.
Он знал, что разумнее всего вернуться назад, но уязвленное самолюбие и упрямство не позволяли так быстро сдаться. Да и спать совсем не хотелось. Вместо этого Трэвис прошелся по коридору мимо запертых, затянутых паутиной дверей. Через дюжину шагов коридор уперся в стену с единственным окном, забранным деревянными ставнями. Он толкнул ставни, но те даже не подались. Стиснув зубы, он толкнул сильнее. С жалобным, протестующим скрипом створки распахнулись.
Трэвис высунул голову в окошко и с удовольствием вдохнул свежий, насыщенный дождевой влагой воздух. Окно выходило на противоположную фасаду сторону и открывалось в сад. Точнее говоря, в то место, где он когда-то был, потому что назвать садом буйные заросли крапивы и обвитые диким плющом фруктовые деревья не поворачивался язык. Фолкен оказался прав: гроза прошла, небо очистилось, и только редкие обрывки туч, подсвеченные взошедшей луной, плыли по небосводу.
С наступлением ночи резко похолодало, но Трэвису это не мешало. Напротив, бодрящий ночной морозец привел его в чувство и основательно прочистил мозги. Некоторое время он просто стоял у окна, созерцая залитый лунным светом ландшафт и философски размышляя о том, что жизнь порой становится столь же запутанной, как побеги плюща, и такой же кусачей, как крапива.
Дыхание, слетавшее с его губ, моментально превращалось в белые облачка пара. Трэвис поежился и решил, что пора возвращаться. Он потянулся закрыть ставни и замер, уловив движение в глубине сада. Чья-то тень, скользя по мокрой траве, бесшумно перемещалась к дальнему крылу усадьбы — прямо напротив его окна. Там к ней присоединилась другая — пониже и потоньше первой. Обе тени прижались к стене. До ушей Трэвиса долетели невнятные звуки, похожие на шелест ветра в листве. Или на приглушенные человеческие голоса.
