Лишь родители детишек-заложников волосы на себе рвут. Да «незрелый» Литвинов матерится:
– А если они их выкидывать по одному начнут? Что тогда?!
Но в тот раз все обошлось. И тиходонские руководители героями стали: как же, умело провели операцию, не допустили кровопролития. Вроде все хорошо. О! Через три недели еще захват заложников, на Ставрополье. Опять вертолет требуют и доллары. Через месяц еще захват, третий! Через месяц
– четвертый! И выстрелы, и трупы...
Каждый раз схема одна, сценарий один, умные головы из МВД и ФСК размышляют: почему так происходит, да кто всем руководит, да какая цель целой череды однотипно спланированных акций...
А простой снайпер первой категории старший лейтенант Акимов знает – что да почему!
Если бы шлепнули бандитскую четверку, то ничего дальше и не было бы... Ни второго захвата, ни третьего, ни четвертого, ни крови, ни трупов. Потому что пример крайне убедителен. И все знают: начнешь захват заложников – расшлепают на месте!
А так пример обратный получился: возьми под прицел невинных людей и сразу превратишься в важную фигуру! Большие начальники с тобой почтительно говорят, все просьбы выполняют. Хочешь вертолет – на! Оружие – бери! Наркоту – пожалуйста! Деньги? Выбирай – доллары, марки, фунты... Красота! А то, что у тех до конца не вышло, так они сами дураки! А мы-то умные, у нас выйдет...
Снайпер мог только жалеть о том, что зло осталось безнаказанным. Он был таким же орудием в руках руководителя операции, как СВД в его собственных руках. Винтовка не выстрелит, пока он не нажмет на спуск, а он не нажмет на спуск, пока не поступит команда.
На крыше было жарко, Виктор достал платок, хотел прикрыть голову, но передумал и накрыл оптику. Опыт подсказывал, что сегодня обойдутся без него. Мелькание в окне прекратилось, эфир успокаивался.
– Кажется, отпирает...
– Точно, дверь открылась... Выходит...
– Все!
Через пару минут дали сигнал общего отбоя. Акимов разрядил винтовку, зачехлил ее и направился к чердачной двери.
Когда вернулись на базу и он переоделся, Литвинов сказал:
– Я тебя поставил спецмероприятие обеспечивать на той неделе. Готовься.
– Что за спецмероприятие?
Литвинов пожал плечами.
– Приказ: обеспечить. А что – сам не знаю.
– Ну и ладно, обеспечим.
Пожал старший лейтенант командиру руку и пошел домой – в коммуналку с сохнущими посередине комнаты пеленками. Платили ему в СОБРе куда меньше, чем Мастеру, и жил он не так комфортно и красиво.
* * *
Амбал пролежал пластом два дня, на третий стал ворочаться, садиться, а на шестой встал на ноги.
Карманы оказались пустыми, ни любимого ножа, ни отобранных у мужика денег. Башка сказал: когда, его бесчувственного тащили, Попугай вроде шмонать прикладывался. И потом на «пятачок» к проституткам бегал. На какие шиши?
Попугай с возмущением от всего отперся, а на Башку буром попер, тот хотел ухе морду бить, но Амбал запретил, защитил Попугая и вроде даже ему поверил. Это была хитрая и дальновидная политика, но не понимающий ее Башка психанул и хотел уйти.
– Погодь, – успокоил Амбал. – Большие дела намечаются, на хер обиды разводить. Собирай ребят на вечер. Валька, Ржавого, Морду не надо... Веретено тоже позови.
– А баб?
– У тебя одно на уме! Кого сказал – и все!
Попугай присутствовал здесь же, и подразумевалось, что он тоже придет.
Бросив недобрый взгляд на Попугая, Башка хлопнул дверью.
– Жрать охота, – Амбал открыл холодильник. – Посмотрим, что маманя напиздила...
Мать работала поваром в кафе за углом, проблем с продуктами в доме никогда не знали. Продуктовые карточки и многочасовые очереди семьи не коснулись. Амбал в те времена подчищал холодильник и продавал хозяйкам другого квартала яйца, масло, колбасу. Матери он объяснял опустевшие полки хорошим аппетитом и угощением друзей. Но она как-то дозналась правду, устроила скандал, несколько раз вытянула сына шваброй по спине и громко ругалась матом, крича, что из-за такого ублюдка может легко оказаться в тюрьме.
В конце концов Амбалу это надоело, он вырвал швабру и сказал:
– Заткнись, а то ночью удавлю!
Тогда он еще не вошел в силу и ножиком не обзавелся, а мать весила за центнер и легко ворочала мешки с сахаром, но угроза подействовала.
– Эх, нет отца, он бы с тебя шкуру спустил, – устало сказала она, выходя из комнаты.
Отец был шофером и разбился, когда Саше Сомову исполнилось пять лет и он еще не стал Амбалом. Хотя он с первого класса понял, что легче всего добиться желаемого силой, кличка прилепилась в четырнадцать, когда его расперло вверх и в стороны и даже старшеклассники стали оказывать знаки уважения и дружеской расположенности. Тогда же он первый раз украл мопед и впервые попал в милицию.
Оказалось, что ничего особо страшного там нет. И хотя пацаны постарше рассказывали, как буркают в кабинетах уголовного розыска, инспектор по несовершеннолетним ничем не отличался от учительницы: такая же полная усталая тетенька; только в форме. И говорит то же, что и училка.
Амбал пожарил яичницу и ел ее ложкой, вытирая губы тыльной стороной ладони. Попугай от угощения отказался. Ему была неприятна запущенная, никогда не убиравшаяся квартира с ржавыми трубами в ванной и засаленной раковиной на кухне, да и Амбал, никогда не моющий руки...
Попугай брезговал. В отличие от приятелей он рос в полной и вполне благополучной семье: отец заведовал лабораторией проектного института, мать работала там же конструктором. Семья выписывала много газет и журналов, участвовала в заочных конкурсах радиослушателей и однажды выиграла в какой-то викторине. Их фамилию назвали несколько раз и сыграли любимую песню «Подмосковные вечера».
Родители неплохо зарабатывали, каждый год Пикотины выезжали на море, и маленький Игорь с удовольствием строил крепости из песка и «пек блины», зашвыривая плоские камни так, чтобы они давали рикошет от водной поверхности.
Уделяя внимание развитию сына, они обучали его музыке, фигурному катанию и большому теннису. Ни к чему из перечисленного способностей у Игоря не было, он с трудом тянул лямку утомительных обязанностей и злился на свою беспомощность, а еще больше – на родителей, заставляющих его эту беспомощность ощущать.
Он хотел быть «таким как все». Дворовые пацаны, свободные от бесконечных обязательств, целыми днями гойдали по проходнякам, чердакам и подвалам, мастерили рогатки, и никто им ничего не запрещал.
Несколько раз Игорь устраивал истерики, требуя свободы, но родители в один голос объясняли, что полностью свободны только хулиганы, а у него есть долг перед чудесной семьей, фамилию которой объявляли на весь Союз.
