Двумя выстрелами из обреза Лешка разворотил капитану живот и рванул с места, потому что привык доводить то, что хочется, до конца, несмотря на любые препятствия.
Скорее всего ему удалось бы скрыться, а может, и застрелить «провинившуюся» парочку, но участковый был не один, в тени стояла машина с внештатником, тот рванул в погоню, ревя без остановки сигналом, словно сиреной. Среагировавшие на шум патрули перекрыли дорогу «москвичу», и не успевший перезарядить обрез убийца был задержан на северном выезде из города.
К месту задержания подъехали Ларченков, Босяков и Коренев, а на другой машине – Голованов и Карнач. «Москвич» стоял на обочине у высокого кювета. Прикованный наручниками к рулю, Лешка презрительно рассматривал стоящих полукругом ментов.
– Эй! кто-нибудь, отцу позвоните! – приказным тоном распорядился он.
– Отец за это заплатит, хорошо заплатит!
– Как там Сашка? – спросил в микрофон рации Ларченков.
– Вместо живота месиво, – донеслось сквозь треск эфира. – Кишки вперемешку с клочьями шинели. Не жилец!
– Так ему, пидорасту, и надо! – зло сплюнул Осин. – Чтоб не лез!
Это он сказал напрасно. Четыре фигуры в форме отстегнули наручники и вытащили его из машины.
– Вы что, охуели?! – ярился он. – Отец – член горкома, друг первого секретаря!
Все знали, что сынок говорит правду. Но сейчас дружба отца с секретарем горкома не могла помочь Лешке Осину. Его били вчетвером, Коренев только пару раз врезал в перекошенный, выкрикивающий ругательства и угрозы рот и отошел в сторону, наблюдал.
Очень быстро Осин перестал ругаться и угрожать, теперь он выл с обреченностью загнанной в угол бешеной собаки, потом стал плакать и молить о пощаде и, наконец, замолчал, дергаясь на пыльном асфальте загородного шоссе в такт расчетливым безжалостным ударам.
В наблюдавшем расправу Кореневе поднималось чувство протеста перед столь явной жестокостью, но он подавлял его, понимая необходимость воздаяния соразмерно тяжести содеянного.
Чинящие суровую справедливость коллеги обессилели настолько, что промахнувшийся мимо цели Ларченков растянулся на асфальте рядом с бесчувственным убийцей. Остальные уже тоже не могли продолжать экзекуцию, но чувство справедливости еще не было утолено.
Босяков вернулся к «москвичу» и вытащил из салона запримеченный ранее старый аккумулятор. Шатаясь, он дотащил тяжеленную черную коробку до нужного места и уронил на что-то мягкое. Потом они с Ларченковьш вздымали аккумулятор на вытянутых руках вверх и со всхлипом облегчения отпускали. Произведя это несколько раз, опера плюхнулись на жухлую траву обочины – дрожащие ноги не держали и долго чиркали отбитыми руками спички, пока не смогли закурить. За аккумулятор взялись Голованов и Карнач...
Коренев был уверен, что Осин убит, но ошибся. Отдохнув, Ларченков с напарником подтащили его к «москвичу».
– Помоги! – бросил Ларченков, и Коренев подбежал открыть дверцу.
Изуродованное лицо убийцы оказалось совсем рядом, и в свете фар Коренев увидел, что зрачки глаз Осина «плавают», описывая круги в разные стороны.
Усадив убийцу за руль, «москвич» столкнули под откос. Несколько раз перевернувшись, машина замерла на боку. Нелепо крутились колеса.
– Может, поджечь? – размышлял вслух Карнач.
– Меру знать надо! – устало выдохнул Ларченков.
Через несколько минут прибыла машина со следователем, начался осмотр места происшествия. А вскоре прикатил и Осин-старший, собственной персоной, видно, кто-то из ментов все же соблазнился посулами и позвонил.
Но он уже не мог помочь своего ублюдку-сыну. И никого из присутствующих не волновало – удастся ли привлечь Лешку к ответственности да сколько ему дадут. Ментовская справедливость восторжествовала, а это главное.
Через час весь милицейский гарнизон, а через три – криминальный и околокриминальный мир Тиходонска знали, что убийца мента получил по заслугам. И это имело большое профилактическое значение.
Лешкин папаша поднял большой шум, прокуратура начала проверку, Коренева, как и других присутствовавших на месте события, вызывали для дачи объяснений.
Объяснения у всех сходились: пытаясь избежать задержания, преступник не справился с управлением и свалился под откос. Этой версии держались намертво, хотя врачи дали заключение о том, что количество и характер травм не соответствуют картине дорожно-транспортного происшествия. Но врачам насчет травм виднее, а менты что знали – сказали. Так дело и заглохло.
Это тоже послужило молодому оперу хорошим уроком.
Завтрак в ИТК-13 закончился, отряды строились для развода на работу.
* * *
Олег Васильевич Калашников собирался на любовное свидание. Лизавета была уже подготовлена: выкупана с шампунем, спрыснута одеколоном, вкусно накормлена и меланхолично дожидалась своего часа. Любовные утехи с ней Оплачивались по высшим ставкам, хотя она не отличалась особым искусством или темпераментом, скорее наоборот, предельно безразлично относилась к партнеру, позволяя беспрепятственно копошиться в себе – и только. Не отличалась она и привлекательностью: самая замухрышистая проститутка с Центрального рынка рядом с ней казалась бы королевой красоты.
Дело в том, что Лизавета была свиньей, не в переносном, а в самом прямом смысле. Она имела вес почти полтора центнера и до сих пор избегала ножа только потому, что зэки, обслуживающие подсобное хозяйство ИТК-8, приспособили ее для других целей.
Спокойный характер и противоположный обитателям зоны пол обеспечивали ей постоянный успех, а ее покровителям – весьма ощутимый доход. Правда, им тоже приходилось трудиться: тщательно вымыть, поскрести щеткой, наодеколонить. На крестец Лизавете клали порнографические фотографии, которые очередной счастливчик рассматривал во время «сеанса». Ну и, конечно, приходилось быть рядом, чтобы обеспечить ее хорошее поведение.
Визит самого Креста был ответственным испытанием для обслуги, хотя он ничего и не платил. Для пахана зоны могли и бабу привести, но он не хотел тратить на подобные мероприятия общаковые деньги, а самое главное, за двенадцать лет отсидки отвык от баб, приспособившись к зэковским способам интимной жизни: «петухам», посаженным в валенном, чтобы не кусались и не царапались, кошкам да Лизавете.
Но свидание не состоялось.
Прибывший с последним этапом зэк неожиданно объявил себя вором в законе. Поскольку Крест готовился к освобождению, он должен был передать вновь прибывшему общак и верховную власть в зоне. Но пахан не собирался этого делать.
– Я такого вора не знаю, – сказал он своим приближенным. – С ним еще разобраться надо!
Хотя высокий ранг прибывшего подтвердили в поступившей малевке известные урки, решение Креста не изменилось. Он вызвал претендента к себе для разбора.
Тот явился один, хотя уже имел собственную свиту. Но поскольку слово Креста являлось законом, до его одобрения никто не посмел бы поддерживать неизвестного авторитета.
