Он немного успокоился. По его подсчетам, они с Готреком должны были прибыть в город до заката. У него даже потекли слюнки от одной мысли о жареной говядине и свежеиспеченном хлебе. Его уже тошнило от скудной походной еды, которую они приобрели в землях Порубежных Княжеств: жесткие пирожки и полоски высушенного мяса. Сегодня, впервые за несколько недель, он сможет лечь в настоящую постель под настоящей крышей и оказаться среди своих соплеменников. Он даже сможет отведать немного эля, прежде чем отправится спать. Напряжение стало спадать, он почувствовал, как расслабились его плечи, и всем телом ощутил то напряжение, в котором провел всю дорогу: постоянно настороже, вечно готовый вовремя заметить опасность, которую таили в себе мрачные горы.
Он оглянулся на Готрека. Гном был бледен и часто останавливался, озираясь. При этом на лице у него было выражение искреннего удивления, как будто он не понимал, почему они оказались здесь и что они делают. Удар в голову, очевидно, не прошел для Готрека бесследно. Феликс никак не мог понять, что случилось — ведь раньше гном получал куда более тяжелые ранения.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил Феликс, почти надеясь, что гном огрызнется в ответ.
— Да. Да, хорошо, — откликнулся Готрек, но его голос, такой тихий и глухой, был похож на голос старика.
После прохладного чистого горного воздуха и насыщенного ароматами запаха долин, городок Фридрихсбург оказался в какой-то мере испытанием для обоняния. С дальнего расстояния его высокие узкие домики с крышами, покрытыми красной черепицей, и побеленными стенами казались чистыми и аккуратными. Но даже тускнеющий свет заходящего солнца не мог скрыть трещины в кирпичах и дыры в кровлях.
Узкие, запутанные улочки были завалены высокими кучами мусора. Голодные собаки бегали от одной кучи гниющих овощей к другой, свободно гадя прямо на улицах. От мостовых исходил тяжелый запах мочи, они были покрыты слизью и разлитым кухонным жиром. Феликс прикрыл рот ладонью и зажал нос. Он заметил красное пятно от свежего укуса блохи прямо на костяшке своего пальца. «Наконец-то цивилизация», — с насмешкой подумал он.
Торгаши зажгли фонари над рыночной площадью. Распутницы стояли в отблесках красного света у дверей многих домов. На сегодня дела были закончены, деловое настроение исчезло, люди пришли сюда поесть и развлечься. Сказители собрали зевак вокруг своих угольных жаровен, соперничая с фокусниками, заставлявшими крохотных дракончиков появляться в клубах дыма. Бродячий проповедник стоял на скамеечке под сенью памятника основателю города, герою Фридриху, и уговаривал толпу вернуться к добродетелям прежних времен.
Люди сновали повсюду, мелькая перед глазами Феликса. Лоточники, засучив рукава, предлагали купить талисманы на счастье или попробовать маленькие пряники с корицей. Дети забрасывали надутые бычьи пузыри в глубину узких проулков, не обращая внимания на приказы матерей сейчас же выйти из темноты. Над их головами висело мокрое белье на веревках, протянутых от окна к окну. Повозки, освободившись от тяжелого груза, направлялись к конюшням, глухо гремя по мостовой и выдирая из нее расшатанные камни.
Феликс остановился возле пожилой женщины, продававшей еду, и купил кусок тощей курицы, которую она вертела над угольной жаровней. Теплый куриный сок наполнил его рот, как только он откусил первый кусок. Он остановился на секунду, пытаясь прийти в себя в этом буйстве красок, запахов и шума.
Поглядев на толпы людей, он слегка растерялся. Охранники в плащах с гербами местных властей передвигались в толпе. Молодые хлыщи оглядывали уличных девок и обменивались скабрезностями со своими телохранителями, у входа в храм Шаллаи попрошайки воздевали свои жалкие обрубки перед проходящими купцами, старавшимися не замечать их протянутые руки. Краснощекие выпившие крестьяне брели по улицам, с удивлением оглядывая дома, которые были намного выше привычных им жилищ. Старухи в изношенных косынках стояли на порогах своих домов и сплетничали с соседками. Их морщинистые лица напомнили Феликсу сушеные яблоки.
«Фридрихсбург был почти что захолустьем по сравнению с Альтдорфом», — подумал Феликс. Он всю жизнь прожил в столице Империи и никогда не представлял себе другого места. Может быть, он слишком долго находился в тишине и уединении гор, но ему понадобилось всего несколько часов, чтобы привыкнуть к человеческому обществу.
Стоя в толпе, он очень одиноко ощущал себя в этом потоке разных лиц. Прислушиваясь к бормотанию голосов, он не слышал ни одного ласкового слова — только разговоры о ценах и грубые шутки. Здесь кипела бодрость, живость беспокойного общества, но он не ощущал ее в себе. Он был чужаком, бродягой, пришедшим сюда из диких краев. У него ничего не было общего с этими людьми, которые, наверное, никогда не отходили дальше чем на несколько миль от дома. Феликс поразился тому, какой странной стала его жизнь. Внезапно ему очень захотелось оказаться дома в уютных, обшитых деревом отцовских покоях. Он пощупал старый шрам на правой щеке, полученный на дуэли, и проклял тот день, когда он был выброшен из университета прямо в грубую жизнь, наполненную преступлениями и политическими склоками.
Готрек медленно брел по торговой площади, непонимающе оглядывая торговые палатки с одеждой, оберегами и едой, словно бы не осознавая происходящего. Единственный глаз Победителя был широко раскрыт от удивления. Переживая из-за явной озадаченности своего друга, Феликс обнял его за плечи и тихонько направил к дверям постоялого двора. Нарисованный дракон лениво смотрел на них с вывески над входом.
— Заходи, — произнес Феликс. — Давай закажем пиво.
Вольфганг Лэммел согнал сопротивляющуюся девушку с колен. Когда она попыталась воспротивиться его поцелую, то случайно испачкала своими румянами высокий бархатный воротник его камзола.
— Пошла вон, неряха! — сказал он ей повелительным тоном. Белокурая девушка злобно оглядела его, ее лицо покраснело под толстым слоем неумело наложенных белил и румян, уродовавших ее по-крестьянски привлекательное лицо.
— Меня зовут Гретой, — произнесла она. — Называй меня по имени.
— Я буду звать тебя так, как захочу, грязнуля. Эта таверна принадлежит моему отцу, и если ты хочешь сохранить работу, то тебе придется быстро привыкнуть к городским выражениям.
Она огрызнулась и поспешила скрыться с его глаз.
Он хмыкнул. Она еще вернется. Такие всегда возвращаются. К золоту его отца…
Вольфганг аккуратно стер румяна с одежды ухоженной рукой. Затем он оглядел свое бородатое, с орлиным носом лицо в маленькое серебряное зеркальце, чтобы убедиться, что краска девушки не осталась на его мягкой белой коже. Он проигнорировал хихиканье своих подхалимов и удивленные взгляды задиристого паренька, которого нанял себе в телохранители. Он мог позволить себе такое поведение. Богатство его отца делало его неоспоримым вожаком шайки молодых хлыщей, которые частенько посещали эту таверну. Уголком глаза он заметил Айвана, управляющего трактиром, распекавшего девушку за стойкой. Он знал, что тот не может пренебречь недовольством сына и наследника владельца заведения. Вольфганг видел, как девица вновь зло огрызнулась и стала приближаться.
