— Что с девушками? Не получается у вас. да? Что же ваши жрецы не поступят как обычно?! Раз, два, и я делаю все, что надо?!
— Ну, здесь проблема несколько сложнее. В этом процессе задействовано не только тело, но и дух, жизненная энергия…
— Не можете? Другие ордена нужны, а делиться не хочется, да, демонист?
— Несколько примитивно, но можно сказать и так. — Первожрец доброжелательно улыбался. Но мы отвлеклись от темы. Так вот, насчет девушек. Я надеялся, что это вас как-то развеет, привнесет удовольствие в скучные будни.
— Ну надо же, какая забота! — Крайт издевательски хмыкнул. — И такая настойчивая. Так и хочется прижаться к вашей отеческой груди и разрыдаться от умиления. Не морочьте голову, Зейенгольц! Что вы хотите? Зачем вам это?
Первожрец задумчиво посмотрел на Крайта, кивнул:
— Хорошо, я скажу. Мне нужен наследник. Тот, кто займет трон после вас. Я хочу обеспечить Империи стабильное будущее. Нельзя снова подвергать ее опасности гражданской войны и распада.
— Ну конечно, все для Империи. — Крайт скривился. — Лекажи, жрец, я после его рождения долго проживу? Младенец-наследник… и добрый советник-регент при нем. Я уже не нужен. А раз не нужен… — Крайт провел пальцем по шее.
— Дорогой Крайт, что же вы обо мне так плохо думаете… — Зейенгольц погрозил пальцем. — Естественно, в интересах Империи просто отпустить вас мы не можем. Но совсем не обязательно и убивать. Вы можете жить еще долго, очень долго. Скажем, начисто потеряв память. — Первожрец снова благосклонно заулыбался. — Но это так, абстрактная возможность. На самом деле я, к примеру, хотел предложить вам вернуться к своим любимым дикарям. Конечно, если будет желание. В общем, возможны варианты.
— И я вам должен верить? — Крайт саркастически посмотрел на Зейенгольца. Человеку, который врать начал раньше, чем дышать? Что вы сказали своей матери, убеждая ее не делать аборт? А ведь какое бы это было одолжение миру.
— Ну хватит! — Зейенгольц резко встал. — Вы испытываете мое терпение. Я думал, вам приятнее будет выбрать самому, но не хотите по-хорошему, не надо. Я все равно получу то, что хочу. И напрасно вы рассчитываете на то, что я не буду использовать других Демонов. Не настолько это обязывает.
— Наконец-то! — Крайт похлопал в ладоши. — Наконец-то настоящий Зейенгольц! Интересы Империи, забота о ближнем. Ха-ха! Чтобы Зейенгольц заботился о ком-то еще, кроме себя? Да никогда! Зейенгольц, и только Зейенгольц, и ничего превыше него. Хватающий, гребущий под себя все, до чего может дотянуться, не считаясь ни с чем и ни с кем. И плевать ему на остальное.
— И кто мне все это говорит? Святой, праведник, жизнь отдавший служению идеалам? Или это тот самый Крайт, отрекшийся от Империи, от своей Родины ради мелких свар примитивных дикарей, которого силой пришлось заставлять выполнять свой долг?
— По крайней мере, я достаточно честен перед собой и окружающими, чтобы признать, что мне нет дела до этой так называемой Родины, и я не прикрываюсь ханжеской болтовней о долге и прочей дребедени.
— Конечно, не прикрываешься. И, будучи законченным эгоистом, ты просто не в силах представить, что кто-то может им не быть и относиться к этой, как ты выразился, дребедени совершенно серьезно. Что не все живут исключительно для удовлетворения своих ничтожных потребностей.
— И, видимо, ты и есть такой замечательный человек? — Крайт презрительно ухмыльнулся.
— Да, в частности, я. — Первожрец стоял, гордо подняв голову. — Все, что я сделал, я сделал для Империи и только для нее. И я не пожалею жизни — ни своей, ни чьей-либо еще — для ее величия!
— Ага, ага. И что же ты сделал такого замечательного для ее величия? Развалил армию дурацкими перестановками? Удавил людей непосильными налогами?
— Люди должны понимать, какой тяжелый период переживает наша страна, и отдать все силы для победы над врагом! И я не развалил армию, я ее возрождаю!
— Для чего и выгнал всех более-менее толковых офицеров и назначил командовать жрецов, даже не знающих, с какой стороны за меч браться.
— Я выгнал предателей! Я очистил армию от людей, продавшихся врагу, готовых в любой момент вонзить кинжал в спину нашей стране!
— Фон Киц продался федератам? — Крайт недоверчиво покачал головой. — Фон Аберман продался федератам? Фон Гивер, фон Кайзек, фон Шипран и кто там еще все продались? Дорогой жрец, не смешите меня, это же полная чушь.
— Они вели переговоры с федератами! Они собирались заключить с ними мир.
— Ну и что? Жрец, ты хоть видел федератов вблизи? Ты не поверишь — такие же люди, как и мы.
— Нет, не такие! И не может быть с ними никакого мира! Нельзя даже мысли допускать об этом.
— Почему же?
— Потому что это подрывает веру! — Глаза Зейенгольца лихорадочно заблестели. — Вера — вот основа основ и источник нашей силы, то, что сделало Империю Империей, подняло нас над остальными народами! Вера ведет нас вперед, вера подарит нам победу. Вера, а не мечи! Беззаветная, абсолютная! Не допускающая даже тени сомнений. Сомнения уничтожат Империю. Мир с федератами первая уступка, признание возможности существования другой веры, и все, Империя обречена! Стоит лишь начать, один маленький компромисс — и им не будет конца! Нет, я не допущу этого! Я спасу Империю, я приведу ее к победе, я смету Федерацию! Мое имя золотыми буквами впишут в историю…
— Ты сумасшедший.
— Что? — Зейенгольц моргнул, непонимающе посмотрел на Крайта.
— Все, оказывается, гораздо хуже, чем я думал. — Крайт с усмешкой рассматривал Зейенгольца. — Золотыми буквами. — Крайт хихикнул. — Ты же сумасшедший, первожрец, ты знаешь об этом?
Зейенгольц постоял, с неприязнью глядя на Крайта:
— Вот из-за таких, как ты, Империя пришла в такое жалкое состояние. Первожрец помолчал. — Ладно. Говорят же, не мечи бисер. — Зейенгольц повернулся, двинулся к двери, остановился. — Да, так насчет девушки. Ты решился или мне использовать другие ордена?
— Да.
— Что — да?
— Да, будет тебе наследник.
— И кто? Кого выбираешь?
— Какая разница?! — Крайт откинулся на спинку кресла, закинул руки за голову. — Любую. Кинь жребий. Все в руках Фатума, и да пребудет с нами вера в него, вписанная брильянтовыми буквами в скрижали…
Зейенгольц вышел, хлопнув дверью.
* * *
Империя содрогалась. Купцы разорялись, задавленные новыми налогами. Тем не менее казна пустела с устрашающей скоростью. Крестьяне бросали поля и целыми деревнями уходили в леса, скрываясь от сборов и реквизиций. В армию были призваны все мужчины от восемнадцати до шестидесяти; цеха и мануфактуры закрывались, не находя замены рекрутированным рабочим. По стране катилась волна голодных бунтов; в оккупированных автономиях шли настоящие партизанские войны. Империя корчилась, раздираемая на части истощением; мощная, ориентированная на ведение затяжной войны экономика разваливалась, сотрясаясь в конвульсиях, не выдерживая огромной нагрузки.
