Крайта передернуло. Он потратил столько времени, разбираясь, по совету Фрина, в запутанной мифологии гоблинов, драгоценного времени, которого так не хватало на тысячи других важных дел, он проторчал целую неделю в промозглых лесах, любуясь на квадратные — лопатой — заросли на физиономиях гоблинов, смачно рыгающих и пускающих слюни от мерзкой браги, и теперь уйти, мило улыбаясь, кивая и расшаркиваясь? Боги их побери! Они его запомнят, он… Спокойно, спокойно…
— Я преклоняюсь перед мудростью Великого Праотца и вашего народа, следующего его заветам. И не для того пришел я сюда, чтобы пытаться свернуть его с этого пути. Недостойный муж просит извинить его косный язык за неспособность передать те помыслы, кои привели его сюда, и донести их до ушей старейших, коих почитает он.
Нойл удивленно посмотрел на Крайта.
— Но разве можно идти по пути, заваленному камнями и корягами? Разве не должны идущие впереди расчистить его, дабы облегчить путь идущим сзади? Крайт метнулся взглядом по старейшинам. Удивлялся не только Нойл. А он в свое время в Академии считал риторику самым бесполезным предметом.
— Преодолевая трудности, становишься достойным достигнуть цели, наставительно произнес оправившийся Нойл. — Нет чести пройти по широкой, ухоженной дороге. Лишь в конце тернистой, полной искусов и опасностей тропы лежит истинная награда.
— Но разве не должны сильные показать эту тропу слабым? И разве не должны они защитить дорогу от пытающихся ее уничтожить? — Крайт вздрогнул. Внезапный разряд боли, вспыхнувший в голове, тонкими ручейками просочился в спину и дальше, по всему телу. Это просыпался Гунга. — Великий Праотец завещал не желать чужого, но разве не завещал он также и защищать свое?
— Мы это делаем. И чужаки, со злобой и ненавистью входящие в наши леса, знают силу гнева сынов Великого Праотца…
— Все так, — перебил Крайт, — но этого недостаточно. Вы отсекаете головы змея, но на месте каждой отсеченной вырастают две новые. Надо поразить змея в сердце, как это сделал Великий Праотец в битве с Сихурданапом, чтобы навсегда покончить с сочащейся из него скверной.
— Это верно. — Нойл кивнул. — Но известно также, что Сихурданап восстал из мертвых на седьмой день после битвы. Не создадим ли мы другого, еще более страшного змея взамен убитого?
— Уважаемые! — Боль висела, подрагивая, пульсируя, словно живая… Похоже, опять приступ. А он не взял с собой флягу. Заканчивать, заканчивать как можно скорее. — Я уже много раз говорил и готов повторить это еще раз, готов поклясться, и пусть Великий Праотец примет эту клятву и покарает, если я ее нарушу (какая кара может быть хуже той, которую он уже несет неизвестно за что?), что никогда не подниму меч против вашего народа. Что границы детей Праотца святы и нерушимы. Что сделаю все, что в моих силах, для того, чтобы на вашу землю больше никогда не ступил человек с оружием в руках и нечестивыми помыслами в душе!
Нойл постоял в задумчивости, оглянулся на молчащих старейшин:
— Не скрою, чужеземец, ты поколебал нашу уверенность, посеял сомнение в наших сердцах. Но твои предложения так новы и необычны, что мы не можем решить сейчас. Нам остается лишь ждать, уповая на Великого Праогца нашего, на то, что он просветлит наши взоры и покажет верный путь, коим суждено идти его детям…
— Нет времени ждать! — Крайт почти кричал. Перед глазами плыли красные пятна, громыхая так, что Крайт не слышал сам себя. Что творится? Что творится с Гунгой? — Для Великого Праотца столетие — песчинка под ногами на дороге бесконечности, и жизнь смертного — полет искры костра в ночи Вселенной! Заблуждается в гордыне тот, кто надеется обратить на себя взор Великого Праотца, ибо отвечает он не тем, кто праздно ждет, надеясь обрести незаслуженное блаженство мудрости, а тем, кто действует во славу его, неся его имя в душе своей1 Лишь тот будет блажен, кто смело выйдет на дорогу жизни и пройдет по ней, не боясь ошибок, ибо в них постигается истина! И справедлив Праотец, и узреет он в скрижалях сердца помыслы сына своего и воздаст ему должное!
Нойл потрясение молчал.
— Хорошо, чужестранец, — наконец заговорил старейшина. — Не знаю, кто говорит твоими устами. — Великий Праотец или лукавый Сихурданап, — но да будет так. Я отказываюсь от решения. Мы не будем ждать.
Крайт осторожно отступил на шаг назад, оперся рукой о плечо сидящего Рона. Приступ кончился так же неожиданно, как и начался, оставив после себя невероятную общую слабость.
— Мы не соглашаемся с тобой. И мы не отказываем. Каждый из сынов Еноха вправе сам решать, что ему делать, — идти с тобой или остаться на завещанной земле. Да будет так.
— Да будет так, — глухо повторили старейшины.
— Держи меня. — Крайт повернулся к восхищенно глядящему на него Рону. Аккуратно, под руку, словно мы беседуем, понял?
Рон кивнул.
— Пошли.
* * *
… Девушка в лунном свете. Она манит его рукой, ее губы раскрываются в улыбке. Да это же Сариппа, та самая деревенская девушка, за купанием которой они подсматривали из кустов! В затылок сопит Цип, его паж, такой же мальчишка, как и он. Бежать, прочь, но ноги толкают его вперед, он словно в тягучей, всасывающей смоле, его заполняет дикий, животный ужас попавшего в ловушку зверя. Гул — темный, пронизывающий, проникающий в самое естество, выворачивающий… Нет!..
Нант вздрогнул, судорожно дернулся, пытаясь освободиться… И чуть не упал со стула. Капитан выдохнул, потер руками глаза. Он уже грезит наяву. Эта девушка… Эта случившаяся в далеком детстве история… Прошлое, которое он давным-давно похоронил и совершенно не собирался больше вытаскивать из пыльных закоулков памяти. Он давно уже не отпрыск голубых кровей, а головорез, по которому плачут судебные приставы всех стран Лиги. Что с ним? Сейчас ночь, но он ведь не спал. Или спал? Он сидел, разбирая донесения офицеров, а потом… Наверное, все-таки задремал.
Капитан снова склонился над столом. На чем он остановился? Ага, Гас докладывает, что из десяти полученных лошадей две — бракованные, не могут быть признаны строевыми и должны быть списаны. Сбруя пересохла во время транспортировки, поэтому необходимо… Строчки сливались в бессмысленные пятна. Нант снова потер слипающиеся глаза. Пожалуй, надо ложиться спать. Он уже в третий раз без особого успеха начинает читать доклад лейтенанта. Ладно, если и дальше все в том же духе, то вполне можно отложить это на завтра. Нант встал, потянулся, расстегнул портупею.
— Господин капитан, разрешите? — В двери показалась голова солдата.
— В чем дело? — Нант недовольно поморщился.
— Там, э… — Солдат пошевелил губами, соображая. — Там магистр приехал.
— Какой еще магистр?
На лице солдата отразилась напряженная работа мысли.
— А бес его знает, какой. Нервный.
— Что значит — нервный?
— Психованный. Кричит, ногами топает, требует, чтобы ему срочно Гуграйта предоставили.
