Однако судьба преподнесла мне совсем другой сюрприз: легкое дуновение ветерка коснулось моей щеки, кончики отросшей пряди волос щекотно шевельнулись. Я поежился и отвернулся — ночная прохлада после жаркого дня вызывала озноб. Это машинальное движение спасло мне зрение и, в конечном счете, жизнь: следующий порыв ветра где-то растерял всю свою ласковость!
Несомый ветром песок хлестнул по незащищенной прической шее зарядом дроби, легко пробив кожу. За ворот скользнули теплые струйки крови. Волосы на затылке лишь немного смягчили удары. Раскаленными иглами ожгло обнаженные запястья и кисти рук. Я упал, не выдержав боли, скорчился и попытался натянуть куртку на голову, стараясь укрыться от нежданно налетевшего самума.
Ветер, словно почуяв мою слабость, торжествующе взвыл и, внезапно усилившись, сбил меня с ног и покатил прочь от спасительной ниши в скале, где отдыхал отряд. Я боялся выпустить из рук лацканы куртки и оказаться без единственной зашиты. Оставалось надеяться, что я натолкнусь на препятствие, достаточное, что бы меня остановить.
Все-таки камней на плоскогорье хватало: я только жалобно пискнул, когда мой многострадальный организм врезался в скальный выступ. Протестующе хрустнули кости. Ветер, разъяренный помехой, визжал и кидался песком, то и дело поднимая меня в воздух в расчете перебросить через камень и покатить дальше. В его порывах чувствовалась некая злобная одушевленность. Я хотел было позвать на помощь, но понял, что вой ветра заглушит любые призывы. Происходящее кричало о своей неестественности, но я не знал, что можно противопоставить окружающему безумию, и ощущал себя спеленутым младенцем во власти свихнувшегося садиста.
Не докричаться… но ведь Горицкий — телепат! Я напрягся и послал мысленный зов. Хотелось верить, что он услышит — до сих пор на телепатию рассчитывать не приходилось.
Теперь — только ждать… Я уткнулся носом в шершавый камень и заерзал, прижимаясь к нему всем телом, сливаясь с ним в надежде обрести защиту… Камень внезапно подался, будто обратившись в облачко тумана, и я провалился вперед и вниз в гулкую грохочущую пустоту.
* * *
Я всегда думал, что субъективное растяжение времени, о котором говорят: "Минуты казались часами", — обычная литературная гипербола. Не знаю, как там насчет минут, но за время своего полета я успел явственно представить острые сталагмиты на дне некстати возникшей пещеры и себя, нанизанного на самый острый из них. Дыхание было пресеклось от нахлынувшего страха, но тут же шумно вырвалось из груди, выбитое ударом о крутой песчаный склон. Кувыркаясь и увлекая за собой потоки песка, я докатился до его подножия и распластался на бугристом полу пещеры. Затем на мою голову обрушилась куча последовавшего за мной песка с поверхности, и все стихло.
Заживо погребен! Я рванулся вверх, преодолевая навалившуюся на плечи тяжесть, и сумел подняться на колени. Песчаный пласт с шорохом скатился с моих плеч. Я поморщился и отряхнулся, затем осторожно дотронулся до затылка. Волосы и кожу шеи покрывала жесткая корка все того же песка, но уже смешанного с кровью. Я машинально попытался ее стереть, но сразу же оставил это болезненное занятие — ободранный затылок и ноющее от многочисленных ушибов тело могут подождать, важнее понять, куда я попал и как отсюда выбираться!
Поворачиваясь на месте, я несколько раз негромко крикнул, пробуя определить расстояние до стен с помощью эха, однако оно дробилось и металось по подземному залу, и единственное, в чем я смог убедиться, так это в том, что оказался вблизи центра огромной пещеры. Плутать в кромешной тьме в поисках выхода, которого, возможно, и вовсе не существует? Да еще и рискуя свалиться в невидимую пропасть? Без меня.
Я вновь сел, опершись подбородком на согнутые колени. В мозгу вновь проснулся крошечный комочек страха и тут же принялся расти, обещая быстро превратиться в добротную панику. Мне казалось, что своды пещеры опускаются, грозя сдавить меня, вмуровать в камень, лишить возможности двинуться, возможности дышать, грозя оставить умирать в этом проклятом склепе. До ушей явственно донеслось зловещее поскрипывание. Звук приближался, и это становилось невыносимым. Сколько еще осталось? Сколько шагов мне отпущено? Сколько вдохов полной грудью? Я вскочил и взмахнул руками, страшась задеть сближающиеся стены, но только попусту взвихрил воздух. Тишина. Я сунул в рот сустав большого пальца и стиснул зубы.
Пронзительная боль выжала стон, но я не ослабил хватки, изгоняя страданием остатки паники. Под зажмуренными веками выступили слезы, а я, принимая боль как облегчение, отсчитывал секунды. На двухсотой палец горел и пульсировал огненными вспышками, а я обрел наконец душевное равновесие. Теперь можно было подумать о реальных поисках спасения.
Основной надеждой, конечно же, был командир и его способности, поэтому я еще раз мысленно воззвал к нему, вложив в посыл как можно больше энергии, и затих в ожидании ответа.
Ничего. Я поискал альтернативные варианты, но безрезультатно. Что ж, будем повторять, пока кто-нибудь меня не услышит. Второй раз я позвал не только мысленно, но и заорал во весь голос. Эхо старательно принялось меня передразнивать, накладываясь и пересекаясь. Искаженные вопли звучали злорадным хихиканьем над моими жалкими потугами. Я заорал еще раз. И еще. Когда же я набирал воздух для четвертого крика, то внезапно заметил, что в воздухе появилось некое мерцание. Даже не свет, а слабый намек на него. Я снова поднес руку к глазам, боясь, что мерцание мне просто почудилось, и увидел смутно промелькнувший силуэт собственных пальцев!
Услышан! Восторженный щенячий визг, вырвавшийся из моего горла, никак не подходил для того уравновешенного человека, каким я себя представлял. Свечение усилилось, обрело контуры человеческой фигуры, приблизилось, и передо мной завис вполне узнаваемый полупрозрачный призрак командира.
— И стоило так орать? — спросил он, недовольно морщась и демонстративно прочищая ухо указательным пальцем. Он с любопытством осмотрелся.
— Темно. Тепло. Уютно… Не то что наверху. Обзавидоваться можно, а он верещит! Мог бы и до утра подождать: Петрович проснулся, как только подул самум, и сразу тебя отыскал — ты как раз решил пройти сквозь скалу — неплохая идея, надо заметить. Поняв, что ты в безопасности, он принял вахту и было занялся ветром, но тут господину Кольцову захотелось устроить всеобщую побудку!
Я почувствовал, что от стыда готов провалиться… впрочем, я уже был под землей. Если только ниже лежат другие залы… Тьфу черт, действительно, как дите малое! Позор-то какой! Я открыл рот, собираясь извиняться, но командир меня прервал:
— Ладно, не переживай. Тем более что ветерок оказался местным эквивалентом хорошо знакомых тебе снежных демонов. С непривычки любому не по себе станет… Отдыхай. Утром тебя откопаем, а это — что б не скучно было…
С последними словами командир сделал рукой странное движение, и от призрачной ладони оторвался светящийся теплым розовым светом шар. Силуэт командира поблек, заколебался и растаял, а шар взмыл к своду и застыл, освещая причудливо оформленный природой зал. Розовое свечение напоминало мне свет настольной лампы с тканевым абажуром, служившей ночником во времена моего детства. Я улыбнулся ушедшим страхам, лег, опершись спиной о кучу песка, и задремал. Мне снились добрые сны.
