Когда Печенков вышел, добродушие из облика Старикова мгновенно исчезло. Придвинув старинный телефонный аппарат, он набрал номер.
– Через полчаса выйдет, – деловито сообщил он. – Я тут такую красивую комбинацию провернул, все как ты просил.
– Спасибо, – сказал Лис в трубку сотового телефона. Он сидел в машине рядом с Валерой Поповым. Сзади развалился Литвинов. Все трое не сводили глаз с зеленых ворот тюрьмы, в которых угадывались контуры маленькой, плотно подогнанной калитки. Именно сквозь нее возвращаются в мир свободы отдельные счастливцы.
Обычно заинтересованные люди об этом знают, и на потертом асфальтовом пятачке толпятся встречающие: друзья, подруги, родня, чтобы воздать почести освобожденному страдальцу. По торжественности встречи и размаху последующего банкета такие торжества порой могут сравниться с чествованием героев космоса, вернувшихся на многогрешную землю. Кавалькады крутых тачек, снятый на сутки кабак, съехавшиеся из близка-далека авторитеты, дорогие подарки... После фильма «Однажды в Америке» у братвы вошло в моду радовать истомившегося в застенках друга немедленным сексом: пока лимузин с наглухо затемненными стеклами движется от СИЗО к ресторану, виновник торжества успевает сбить оскомину вынужденного воздержания.
Иногда процедура освобождения выглядит гораздо народнее и напоминает деревенскую свадьбу: самогон, гармошка, цветастые платья и бумажные цветы в волосах непомерно наштукатуренных девок, пляски с повизгиванием, хороводы вокруг бывшего узника, рожа которого наглядно подтверждает, что корни его произрастают из той же хорошо унавоженной почвы, что и самогонно-гармошечные обычаи.
Случается и еще скромнее: пять-шесть человек обнимут освобожденного и увезут без всяких внешних эффектов, шуму и пыли.
А малолетки дождутся своего, погогочут, поматерятся, заплюют асфальт под пряный аромат анаши и двинут себе пешком в какой-нибудь кильдюм.
Только одного не бывает: чтобы «откинувшегося» никто не ждал. Не потому, что у любого арестанта куча друзей и нет таких, которые никому не нужны. Наоборот, ненужных и бесполезных до хрена. Но их, убогих, в наше кланово-родовое время всеобщего кумовства-блатовства никто и не освобождает – парятся от звонка до звонка.
Печенку тоже, конечно бы, встретили: раз было кому хлопотать да чекулдаевские гонорары оплачивать, то и приветить за роковой калиткой, лапу пожать да по плечу похлопать – тоже бы нашлось. Но Лис через Старикова запустил дезу, что выпустят его из-за непорядка в документах только завтра с утра, когда убедятся, что печать на постановлении всамделишная, хотя и плохо поставленная, а не липовая, вырезанная из старого каблука.
Так и оказался Миша Печенков один на видавшем виды асфальтовом пятачке, но повел себя необычно: вместо того, чтобы вертеться в поисках дружбанов-кентов, втянул голову в плечи и рванул за угол как ошпаренный.
Видавшая виды руоповская «Волга» поехала следом, догнала на тихом ходу, и Лис через приспущенное стекло тихонько окликнул его по имени. И снова Печенка повел себя странно: шарахнулся в сторону, вроде бежать хотел, а когда оглянулся и заклятых своих врагов – ментов – рассмотрел, то успокоился и подошел добровольно, и сел в машину сам, без всякого принуждения.
«Волга» рванула против движения, рисково разминулась с возмущенно взревнувшим грузовиком и помчалась прямо по трамвайным рельсам, словно какая-нибудь дрезина. Попов удерживал скаты на сточенных добела полосках стали, и машина шла ровно, не ощущая многочисленных выбоин и ухабов дороги. Печенков сидел молча и даже не задал естественнейшего вопроса – куда его везут. Так бывает, когда человек сам не знает, куда деваться, и полностью доверяется складывающимся событиям.
Они выскочили на Магистральный проспект и мчались в сторону Северного жилого массива. Когда-то справа несколько километров подряд сплошняком простирались глухие заборы военных заводов, но рыночная экономика последних лет пробила в них многочисленные бреши: «оборонка» потеснилась, подалась назад, освободив территорию для бензозаправки, торгово-выставочного комплекса, ресторана и сети фирменных магазинов.
Район преобразился – стал шумным, многолюдным, и строгий в вопросах конспирации отставной полковник НКВД СССР, бывший «первый номер» спецгруппы «Финал» Иван Алексеевич Ромов обязательно поставил бы вопрос о переносе «точки исполнения» в другое место. Но он до новых времен не дожил, «первую» роль – исполнение – теперь играл Валера Попов, а поскольку эта государственная функция отмирала сама собой, то и вопрос о переносе «точки» утратил актуальность. Поэтому он и посчитал возможным использовать ее в оперативных целях, хотя это и было сопряжено с расшифровкой особо секретного объекта перед посторонними лицами.
И хотя «посторонними» являлись до мозга костей свои подполковник Коренев и майор Литвинов, всего пару лет назад представить, что на «точку» попадут люди, не входящие в «Финал», да еще и преступник, которому не предстоит перевод из одного состояния в другое – из живого в мертвое, было совершенно невозможно. Но еще более невозможным был приказ освободить приговоренного к смерти убийцу. По сравнению со столь вопиющим попранием закона все остальное казалось детской игрой, поэтому Попов не испытывал угрызений совести. Только насчет Печенки колыхалось сомнение: если уж туда привезем, так, может, обратно и не выпускать? Одним гадом меньше, а обществу польза...
– Мешок! – почти не разжимая губ, бросил Попов, и Литвинов ловко насадил на голову освобожденному подозреваемому вязаную лыжную шапочку, которые любят «быки» за то, что в нужный момент ее можно раскатать до самого подбородка, закрыв лицо от запоминающих взглядов свидетелей и потерпевших. Именно до подбородка командир СОБРа и насадил заранее раскатанную шапочку, правда, на этот раз в ней не было прорезей для глаз.
– Не дергайся, руками не трогай! – тихо попросил майор, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы вскинувший было руки Печенка прилежно опустил их на колени.
Попов объехал заправку, развернулся, несколько раз свернул в переулки, проехал по проспекту в обратном направлении, развернулся еще раз и вновь лег на нужный курс. Для того чтобы подозреваемый потерял ориентировку, этого было вполне достаточно. «Волга» миновала торговый комплекс, шикарный магазин «Электрон», ресторан «Тройка» и свернула в проулок, над въездом в который висел дорожный знак «тупик».
Раньше слева шла глухая стена завода «Конструктор», сейчас она отступила на два десятка метров, отдав территорию под несколько магазинов и банно-массажный центр отдыха, строительство которого должно было к осени завершиться. Попов представил, сколько здесь будет машин в любое время суток, и скривился, словно от зубной боли.
Справа, как и прежде, тянулся забор «Прибора» с четырьмя воротами в сотне метров друг от друга. Тремя не пользовались с незапамятных времен, четвертые регулярно открывались, хотя в последнее время все реже. За ними располагалась бывшая рембаза автохозяйства УВД, превращенная затем в точку исполнения смертных приговоров, которую сами «финалисты» по-домашнему называли «уголком».
