Он обогнул фургон так, чтобы не оказаться в свете фонарей. Подняв полы своего бурнуса и засунув их за пояс, он скользнул мимо глубоких колей, выбитых большими колесами фургонов, направляясь к менее оживленным пирсам в самом дальнем конце доков. Дневная жара уже спадала, и в этой части доков было прохладнее, так как на них тень утесов падала чуть ли не весь день.
На опорах последнего пирса сидела группа бродяг. Доки служили последним пристанищем для бедняков, которым не по карману были даже трущобы Восьмого яруса и которым грозило изгнание из города. Изгнанные должны были либо присоединиться к шайкам разбойников, либо стать пищей для них. Большинство этих несчастных уже носили на себе следы тепловых ударов или солнечного отравления, так что скорее всего их ожидало именно последнее.
Города Приграничья вытесняли своих бедняков в Пекло, чтобы они превращались в бандитов; крисы убивали бандитов, чтобы те не могли совершать рейды на Анклав и на торговые пути. «Электору полагалось бы самому делать эту грязную работу», — подумал Хет. Когда он оказался на свету, вид человека, идущего по глубокому сыпучему песку, привлек любопытные взгляды нищих. Горожане обычно избегали ходить по песку, хотя хищники Пекла никогда не приближались к городу.
Хет вскарабкался по сваям и встал на пирсе, глядя туда, где фургон Хранителей входил в свой док. Узнав в нем криса, нищие отодвинулись, суеверно осеняя себя знаками, защищающими от призраков и от дурного взгляда. Когда Хет впервые прибыл в Чаризат, здесь были и другие крисы. Все это были одиночки или изгнанники; потом они или ушли, или умерли. Может, Хет был единственным, кто остался сейчас в городе.
Хранители пока еще, видимо, не подняли тревогу в связи с его бегством, да Хет и сомневался, что это случится. Они, казалось, больше заботились о том, чтобы никто ничего не узнал об их делах, а потому не станут привлекать к себе внимание. А если он и в самом деле будет работать на Сонета Риатена, то демонстрация свой независимости ему не повредит. «Будто у меня есть еще выбор». Недовольный собой, Хет покачал головой и потопал по пирсу.
Хет спрыгнул на потрескавшиеся кирпичи крыши своего дома с довольно широкого карниза соседнего строения. Он надеялся появиться незамеченным, но Рис как раз в это время карабкался по лестнице, ведущей к люку в крыше, и немедленно крикнул в одно из вентиляционных отверстий:
— Это Хет! Его опять измордовали!
Не обращая на него внимания, Хет добрался до кучи рваных подстилок и плюхнулся на нее. Он не хотел идти в дом, пока пребывание в городской атмосфере не притупит его обоняние. Даже его собственный запах был отвратителен, но ближайшая баня находилась в нескольких кварталах, и он чувствовал, что не в силах идти так далеко даже для того, чтобы смыть засохшую кровь.
Рис подобрался чуть ближе и посмотрел на него с любопытством, хотя было заметно, что все же предпочитает держаться подальше.
— Что случилось?
Закрыв ладонью глаза, Хет прохрипел:
— Пшел вон. — Тон был таков, что спорить не имело смысла.
Затрещала лестница, и его поддержал голос Сагая:
— Ступай домой, Рис.
Хет опустил руку, чтобы посмотреть на партнера: тот поморщился, взглянув на его покрытую синяками и ссадинами физиономию. Хету повезло, что Сагай был не из тех, кто вечно талдычит: «Я ж тебя предупреждал!»
Невзирая на протесты и даже угрозы Хета, Сагай детально изучил шишку на его затылке.
— Ничего себе, — сказал он. — Лучше, чем обычно, как мне кажется.
— Что у вас там происходит? — возопил сосед, чье окно выходило на эту крышу.
— Ничего, — ответил Сагай, в голосе которого таился намек на рычание. Дневные представления кончились. Иди и дрыхни.
Сосед исчез из окна, недовольно бормоча что-то.
— Ну, — сказал Сагай потише, — так что же случилось?
Хет приподнялся на локте и рассказал ему все без исключения, если не считать упоминания о первой встрече с Констансом. Хет хотел обмозговать ее сначала сам, а уж потом, позже, рассказать об этом случае Сагаю.
Сагай все равно древностями интересовался куда больше, нежели Хранителями.
— Новый текст Выживших, да еще Древнее письмо! И целый! — говорил он, и в глазах его горел огонь страсти исследователя.
«Наконец-то нашелся кто-то, кто уделяет находке то внимание, которого она заслуживает! Реликвии древности — не предмет торговли, а предмет обожания. Это-то и делает их уникальными, — думал Хет. — А разве торгаши могут относиться к своим горшкам со страстью?»
— Чего бы я ни отдал за то, чтобы видеть ее, держать в своих руках… говорил Сагай. — Ты много прочел? Как она называется?
— «О преодолении тестинти». Я успел прочесть то тут, то там по нескольку фраз. Все жутко неясно. Я никак не мог понять, о чем же говорит автор. А еще я не хотел показать Риатену, что умею читать. — Как бы он хотел, чтобы там с ним был его партнер! Сагай изучал Древнее письмо в Гильдии ученых Кеннильяра и был куда опытнее, чем Хет, в решении разного рода загадок этого языка. — А что значит «тестинти»?
— Очень трудный вопрос. Я подозреваю, ты забыл, какие там интонационные знаки?
— Разумеется, я ведь в это время был занят кое-чем.
— Хм-м-м… Это слово может иметь значение «стены», «барьеры»…
— Не думаю, что речь там идет об архитектуре, — заспорил Хет. — Мне удалось прочесть отдельные слова, но смысл прочитанного всегда ускользал от меня. Что-то такое… насчет «как войти и как покинуть западные врата Неба и познать души обитателей Запада».
— И там не было династической печати, как я понимаю?
— Во всяком случае, из семи определенных не было. А я не стал выискивать из сотни вероятностных. — Новички всегда хвастались, что им удалось найти новые династические печати: Академия вела им счет, и некоторые ученые тратили целую жизнь на проверку их подлинности хотя за последнюю декаду к списку «определенных» не прибавилось ни одной.
— Возможно, это философский труд. Ты сказал, что Хранители верят, будто книга имеет отношение к их Силам? Так, может, «Стены Разума»? Ах, как бы ухватилась за это Академия! Это, конечно, обошлось бы в тысячи монет: любопытство — штука дорогая! Неповрежденный текст на Древнем письме и кусочек магической машины, как-то связанной с Останцом! Ведь это может послужить доказательством верности теории Робелина об Останцах как о месте установки магических машин! Сокровище, которому нет цены! Я с трудом могу в это поверить!
Хету не хотелось охлаждать восторги своего партнера указанием, как ничтожна вероятность того, что кто-то из них опять получит шанс ознакомиться с этим трактатом или с магической машиной.
— Сомневаюсь, чтобы Риатен ее продал.
— Конечно, — отозвался Сагай, оглядев грязные крыши, тянущиеся к востоку, ряды дрянных саманных домишек, которые протянулись до границы яруса, где начиналось бесконечное Пекло, уходя за горизонт. Поднялся ветер, и ночь Чаризата, которая не знала покоя, наконец притихла, и только приглушенный лязг ручных тележек да слабые отголоски криков и потасовок долетали сюда.
