— Нет, — сказал он, — я не хочу быть здесь.
Голатор Ласгия рассмеялась, и ее милый звонкий смех показался ему каким-то зловещим, подобным тем негромким звукам, которые пустыня издавала в сумерках.
— Но это сон, милый друг! Надо с благодарностью принимать все, что приходит в снах.
— Я буду сам управлять моими снами. Я не имею ни малейшего желания возвращаться к Граничьям Кинтора. Смотри, пейзаж меняется. Мы плывем по Зимру, приближаясь к большому изгибу реки. Видишь? Вон там, впереди, сверкает Ни-мойя.
И действительно, он видел огромный город, белый на зеленом фоне поросших лесом холмов. Но Голатор Ласгия покачала головой:
— Здесь нет никакого города, любовь моя. Здесь только северный лес. Чувствуешь ветер? Слышишь песню потока? Вот, встань на колени, возьми с земли пригоршню опавшей хвои. Ни-мойя далеко отсюда, а мы приехали сюда на охоту.
— Прошу тебя, давай останемся в Ни-мойе.
— В другой раз, — возразила Голатор Ласгия.
Он не смог возобладать в этом споре. Волшебные башни Ни-мойи дрогнули, стали прозрачными и растворились в воздухе, а перед ним остались только деревья с желтой корой, холодный ветер, лесные звуки. Деккерет задрожал. Он был пленником этого сновидения, и у него не было пути для спасения.
И потом появились пять охотников в грубых черных накидках, небрежно сделали приветственные жесты уважения и принялись показывать ему оружие: толстую унылого вида трубу энергомета, и короткий сверкающий кинжал, и клинки подлиннее, с резко расширяющимися, наподобие крючков, остриями. Он покачал головой, и тогда один из охотников подошел к нему почти вплотную и насмешливо усмехнулся, показав редкие зубы; из широкого рта несло запахом вяленой рыбы. Деккерет узнал лицо этой женщины-охотника и, охваченный стыдом, отвел взгляд, потому что именно она погибла возле Граничий Кинтора в тот день… казалось, это произошло тысячу тысяч лет назад. Если бы только ее здесь не было, думал он, этот сон можно было бы вытерпеть. Но то, что с ним происходило, было дьявольской пыткой, в которой его силой заставляли еще раз пройти через все случившееся.
— Возьми у нее оружие, — сказала Голатор Ласгия. — Ститмоев уже подняли, сейчас погонят, и нам нужно поторопиться.
— Я совершенно не хочу…
— Какая глупость — думать, что сны станут уважать твои желания! Сновидение, вот твой закон. Бери оружие.
Деккерет понял, что сопротивляться бесполезно. Холодными руками он взял клинки, энергомет и прицепил их к специальным крючкам на поясе. Охотники улыбнулись и что-то прорычали на резком, грубом северном диалекте. А потом они двинулись вдоль ручья, передвигаясь легкими летящими прыжками, так что казалось, будто они прикасаются к земле лишь в одном шаге из пяти; и Деккерету тоже пришлось поневоле бежать вместе с ними, сначала неуклюже, а затем почти столь же изящными плывущими движениями. Голатор Ласгия бежала рядом с ним, легко выдерживая темп, ее темные волосы развевались, то и дело закрывая прядями лицо, глаза сияли от возбуждения. Вся группа повернула налево, в сердце леса, и развернулась в цепочку, которая в свою очередь растянулась и выгнулась вперед в форме полумесяца, чтобы не упустить добычу.
Добыча! Деккерет ясно видел трех покрытых ослепительно белым мехом ститмоев, сверкающих в глубине леса словно фонари. Животные тревожно метались, почти непрерывно рыча; они знали о вторжении, но не были согласны уступить пришельцам свою территорию; крупные звери — возможно, самые опасные из диких животных Маджипура — быстрые, мощные, хитрые, наводившие страх на северные земли. Деккерет вытянул из ножен кинжал. Убийство ститмоя из энергомета не могло иметь ничего общего со спортом; к тому же это оружие приводило в почти полную негодность ценнейший мех зверя. Настоящий охотник должен был подойти к зверю вплотную и прикончить его кинжалом, ну, а при необходимости можно было воспользоваться мачете с крючковатым острием.
Охотники повернулись к нему. Выберите одного, говорили они, выберите своего зверя. Деккерет кивнул. Средний, показал он. Они холодно улыбнулись в ответ. Что им могло быть известно такое, о чем они не говорили ему? И в тот раз они вели себя точно так же, даже не стараясь особо скрывать презрение, которое горцы испытывали к избалованным сыновьям вельмож, искавших в их лесах опасных развлечений. А окончание этого пикника должно было оказаться ужасным. Деккерет поднял свой кинжал. Ститмои, которые в его сне нервно перебегали от дерева к дереву, были неправдоподобно громадными, с необъятно толстыми ляжками, и было ясно, что одному человеку, вооруженному лишь холодным оружием, не под силу расправиться с таким зверем, но у него не было пути для отступления — он знал, что обречен на любую судьбу, которую выберет его сон. А потом послышались громкие звуки охотничьих рожков, нанятые охотники заголосили, захлопали в ладоши и погнали добычу. Ститмои, встревоженные неожиданным шумом, пронзительным визгом и воем рожков, поднялись на дыбы, закружились, принялись, раскачиваясь всем телом, драть кору деревьев когтями, а затем — скорее от раздражения, чем от страха, — пустились бежать.
Погоня началась.
Деккерет знал, что охотники разделяют животных, отгоняя двух подальше в стороны, чтобы дать ему верную возможность схватиться именно с тем, которого он выбрал. Но он не смотрел ни направо, ни налево. В сопровождении Голатор Ласгии и одного из охотников он мчался вперед, преследуя среднего ститмоя, который, треща валежником и круша молодые деревца, продирался через лес. Это была самая трудная часть охоты, так как хотя люди и двигались быстрее, ститмой был в состоянии проломиться напрямую через самый густой подлесок, и охотник вполне мог в суматохе погони потерять из виду свою жертву. Лес здесь был довольно редким, но ститмой стремился в крепь, и вскоре Деккерету пришлось раздвигать кусты, сгибать молодые деревья, обрубать хватавшие его за одежду лианы, чтобы только держать удаляющийся белый фантом в поле зрения. Он самозабвенно несся вперед, не глядя рубил мачете и продирался сквозь чащобу. Все это было до невозможности, ужасно знакомо, настолько совпадало со старой историей; особенно с того момента, когда он понял, что ститмой повернул назад, возвращаясь в уже покинутую ими часть леса, как будто собирался контратаковать…
С минуты на минуту все свершится; Деккерет из сна совершенно точно знал, когда взбешенное животное наткнется на редкозубую охотницу, схватит женщину гор мощными лапами и швырнет о ствол дерева, а он сам, Деккерет, не желая или будучи не в состоянии заставить себя остановиться, помчится дальше, оставив женщину лежать там, где она упала, так что когда приземистый толстомордый зверь-стервятник вылезет из норы и примется раздирать ее живот, рядом не окажется никого, кто сможет защитить ее… И только позднее, когда страсть погони уляжется и наступит время вернуться к раненой охотнице, он начнет сожалеть о своей черствости, о том, что позволил себе так увлечься охотой, что оказался способен пройти мимо своего упавшего спутника ради того, чтобы не упустить из виду добычу. И еще позже придет стыд, чувство вины, бесконечные самообвинения — да, он должен снова пройти через все это, лежа здесь, спящим, посреди невыносимо жаркой сувраэльской пустыни; а почему бы и нет?
