— Какой-то ты странный! Ты, наверное, рассердился на меня. Ты считаешь, что я испортила твою картину.
— Это не так.
— Ты не умеешь врать, Терион.
— Хорошо. Что-то — не знаю что — испортило мою картину. У меня получилось совсем не то, что я представлял.
— Тогда нарисуй другую.
— Так и сделаю. Позволь мне нарисовать тебя, Сэрайс.
— Я уже говорила тебе: не хочу.
— Но мне это нужно. Я должен увидеть, что происходит в моей собственной душе, и единственный способ выяснить это…
— Нарисуй двикковое дерево, Терион. Нарисуй хижину.
— Но почему бы мне не нарисовать тебя?
— Это будет мне неприятно.
— Ты все время крутишься вокруг да около. Ну что может быть в живописи такого…
— Пожалуйста, Терион.
— Ты боишься, что я увижу тебя и представлю на холсте в таком виде, который тебе не понравится? Я прав? Что, нарисовав тебя, я получу другой ответ на мой вопрос?
— Ну, пожалуйста…
— Позволь мне нарисовать тебя.
— Нет.
— Объясни почему.
— Я не могу, — беспомощно сказала она.
— Тогда ты не можешь отказаться. — Он принялся доставать холст из мешка. — Прямо сейчас, здесь, на лугу. Ну же, Сэрайс. Встань около ручья. Это займет всего несколько минут…
— Нет, Терион.
— Сэрайс, если ты любишь меня, то не станешь больше отказываться.
Это была неуклюжая попытка шантажа, и он сам устыдился своих слов. А Сэрайс они возмутили: Нисмайл увидел в ее глазах жесткий блеск, которого никогда не замечал прежде. Они долго и напряженно смотрели друг на друга. Наконец Сэрайс холодно, без выражения, произнесла:
— Не здесь, Терион. В хижине. Раз ты настаиваешь, я позволю тебе нарисовать меня там.
За весь оставшийся путь оба не проронили ни слова.
Нисмайл уже и рад был бы отказаться от своего решения. Он силой вынудил ее согласиться, и он почти жалел о том, что не может отступить с выигранной позиции. Но возврата к легким гармоничным отношениям первых дней быть уже не могло, и он должен был получить так необходимые ему ответы. Чувствуя себя неловко и скованно, он начал готовить холст.
— Где мне встать? — спросила она.
— Где угодно. Над ручьем. Возле хижины.
Ссутулившись, шаркая ногами, она поплелась к хижине. Нисмайл кивнул и, ощущая на душе неимоверную тяжесть, начал готовиться к входу в транс. Сэрайс с негодованием смотрела на него. В глазах у нее стояли слезы.
— Я люблю тебя! — во весь голос прокричал Нисмайл. Последнее, что он успел увидеть, прежде чем веки его сомкнулись, была внезапная перемена, произошедшая с Сэрайс: ее сутулость исчезла, плечи расправились, глаза ярко вспыхнули, на губах заиграла улыбка…
Когда спустя несколько секунд он открыл глаза, картина была готова, а Сэрайс робко смотрела на него, стоя в дверях хижины.
— Ну как? — спросила она.
— Взгляни сама.
Она подошла и встала рядом. Но не успела она поднять глаза на свой портрет, как Нисмайл крепко обнял ее за плечи. Она вздрогнула всем телом и прижалась к нему.
На картине на хаотическом беспредметном фоне из неправильных форм красных, оранжевых и розовых пятен была изображена женщина с человеческими глазами, но ртом и носом метаморфа.
— Теперь ты узнал то, что хотел? — спокойно спросила она.
— Это тебя я видел там, на лугу? И еще два раза?
— Да.
— Но почему?..
— Ты заинтересовал меня, Терион. Мне захотелось узнать о тебе как можно больше. Я никогда не встречала никого, сколько-нибудь похожего на тебя.
— Я все еще не могу поверить, — прошептал он.
Она указала на картину.
— Тогда поверь этому, Терион.
— Нет. Нет.
— Ты получил ответ.
— Но я же знаю, что ты человек. Живопись лжет.
— Нет, Терион.
— Тогда докажи мне! Изменись! Прямо сейчас. — Он выпустил ее и отступил на шаг назад. — Ну же. Изменись! Ради меня!
Сэрайс окинула его печальным взглядом. И внезапно, без какого-либо уловимого перехода — как и когда-то давным-давно — превратилась в точную копию его самого: последнее доказательство, безмолвный ответ. Нисмайл почувствовал, что у него задергалась щека, но продолжал не мигая наблюдать за ней, и она снова изменилась, превратившись на сей раз в нечто ужасающее и чудовищное — в кошмарное серое рябое существо, похожее на воздушный шар, с дряблой кожей, глазами как блюдца и крючковатым черным клювом; а потом она приняла облик высокого метаморфа с невыразительным, лишенным черт лицом… И наконец снова превратилась в Сэрайс, юную женщину с ниспадающими на плечи и вдоль спины темно-рыжими волосами, тонкими руками, полными сильными бедрами.
— Нет, — сказал он. — Не так. Не нужно больше подделок.
Она снова стала метаморфом.
Он кивнул:
— Да. Так лучше. Такой и оставайся. Так красивее.
— Ты сказал, красивее, Терион?
— Да, ты красивая. Вот такая. В своем собственном облике. Обман всегда уродлив.
Он взял ее за руку и увидел на ней шесть пальцев, очень длинных, лишенных ногтей и заметных суставов. Кожа у нее была шелковистой и чуть глянцевой — нисколько не неприятной, как он ожидал. Нисмайл слегка погладил руками тонкое, почти бесплотное тело женщины. Она оставалась неподвижной.
— Теперь я должна уйти, — сказала она наконец.
— Останься. Живи здесь, со мной.
— Даже теперь?
— Даже теперь. В своем настоящем облике.
— Ты все еще хочешь меня?
— Очень, — ответил он. — Ну как, останешься?
— Когда я впервые пришла к тебе, — заговорила она, — то хотела лишь посмотреть на тебя, изучить поближе, позабавиться, посмеяться, возможно, даже поиздеваться над тобой. Ты враг, Терион. Ваша раса, должно быть, навсегда останется враждебной и чуждой нам. Но когда мы стали жить вместе, я увидела, что нет никакой причины ненавидеть тебя. Не всех людей вообще, а тебя — отдельного человека. Ты меня понимаешь? — Из уст чуждого существа звучал голос Сэрайс. Как странно, как похоже на сон… — И я захотела остаться с тобой, — продолжала она. — Сделать эту игру вечной. Но забаве пришел конец. И несмотря ни на что, я все так же хочу остаться с тобой.
— Ну так оставайся, Сэрайс.
— Только если ты на самом деле этого хочешь.
— Я уже сказал тебе.
— Ты не боишься меня?
— Нет.
— Нарисуй меня снова, Терион. Подтверди свои слова живописью. Пусть картина покажет мне твою любовь, Терион, и тогда я останусь.
