Он резко вскочил на ноги. Двор почему-то раскачивался вверх-вниз: дымящая хижина, уже изрядно потемневшее небо, грядки, загончик с кроликами. Бегущий в сторону леса Питер (это было странно, очень странно). Верзила все еще барахтался в траве, изрядно помятый навалившейся на него тушей Плешивого. Двое охотников торопливо натягивали луки. А третий…
Третий стоял с широко раскрытыми от удивления (ужаса?) глазами и нервно тыкал пальцем куда-то за спину нелюдима, повторяя и повторяя:
— Она. Я видел. Это была она!
8
Это была она.
Но прежде чем выскочить из горящей хижины, Ай-я обошла вокруг скорчившегося от боли рыболова — соблазн был так велик, — уговаривая себя не трогать человека.
Ибо она утолит жажду потом.
(Ай-я мотала головой, широко раздувая ноздри, — вурди не любил дыма).
Когда она — вурди — будет в безопасности.
От огня. От дыма.
От тех, кто ждет ее снаружи.
От Гвирнуса.
От самой себя.
Ей следовало спешить — запах крови, до сих пор приглушенный дымом, усилился. Обращение началось. Эти — снаружи — что они сделают, завидев выскочившего из горящей хижины зверя? Что они поймут?
Все!
Тело била мелкая дрожь. Ломота в костях внезапно прекратилась, зато в ушах зашумело.
Вурди близко.
В двух шагах.
«Быстрей!» — кричало в сознании то, что еще оставалось Ай-ей.
Она усмехнулась. Поддавшись порыву, протянула руку и погладила постанывающего от боли рыболова по небритой щеке. Тот вздрогнул. Обернулся, и их глаза встретились.
— Мама! — тихо прошептал Вислоухий.
— Не бойся. Я ухожу, — хрипло сказала Ай-я («Бойся меня, бойся», — мысленно вторил вурди), она улыбнулась как можно ласковей, и эта улыбка в мгновение ока довершила то, чего не успела сделать хворь.
— Убью! — прошептал Вислоухий.
И умер.
9
— Ловите ее!
Ох уж эти вытоптанные грядки! Вывороченный редис, помятые стебли укропа, затоптанные тяжелыми охотничьими сапогами бутоны посаженных Ай-ей цветов, которые уже не распустятся. Никогда.
Странные, пустые мысли лезли в голову нелюдима, когда он, перепрыгнув через упавших и еще не успевших опомниться охотников (верзилу и Плешивого), бросился к лесу. Туда, куда уже бежал Питер. Туда, где у зеленой кромки мелькало светло-голубое платье Ай-и.
Срезая путь, он промчался мимо полыхающей хижины (теперь она не дымила, а уже горела не хуже Геевой). Огонь жарко дыхнул ему в лицо, обжег левую щеку, окутал черным дымом, заботливо укрывая нелюдима от глаз бросившихся за ним лучников.
Позади раздавались громкие проклятия.
Упустившие добычу охотники на бегу ругались между собой. Но громче всех раздавался голос того, кто первым увидел выскочившую из дома Ай-ю.
— А глазищи-то! Глазищи! — задыхаясь от дыма, орал он, не обращая внимания на ругань приятелей. — Сразу видать, не без колдовства!
Ох уж эти мысли! Гвирнус бежал, а они были далеко.
Слишком далеко.
Гвирнус легко перемахнул через забор, что вызвало град ругательств не поспевавших за ним охотников. Тем более, что голубое платьице Ай-и мелькало уже возле самого леса.
— Уйдет же! — кричал кто-то.
«Ушла», — нелюдим облегченно вздохнул: платьице исчезло за толстыми стволами елей.
Вслед за ней скрылся за деревьями и Питер.
«Нет, не ушла. Скорей», — поторопил себя Гвирнус.
Внезапно он вспомнил о Снурке (нелюдим бежал сквозь кусты репейника, бросая тело то вправо, то влево, на всякий случай, если охотникам опять взбредет в голову пустить в дело луки. Но никто не стрелял. Берегли стрелы).
Снурк.
Где он?
Лохматый, грязный, вечно сующий свой жадный нос в подсумок с едой.
Убили?
«Скорей всего, да», — ответил он сам себе.
Лес был уже совсем близко. Гвирнус перепрыгнул через маленький болотный ручей. На мгновение правый сапог увяз в грязном месиве, но нелюдим рванулся изо всех сил, и грязь, смачно чавкнув, отпустила его.
Гвирнус оглянулся.
Шагах в тридцати, ближе всех, бежал Плешивый. Он грузно топал по кустарнику, размахивая длинными, как жерди, ручищами. Остальные преследователи заметно отстали. Было видно, что они уже не спешат. Один из лучников остановился, прицелился в нелюдима.
Гвирнус озорно помахал ему рукой.
Охотник сплюнул и спустил тетиву.
Стрела пролетела в полушаге от нелюдима.
Последнее, что увидел Гвирнус перед тем, как исчезнуть в зеленой дымке, были соломенные крыши хижин, и огонь, с жадностью пожиравший то, что еще совсем недавно было его домом.
Было невыносимо грустно.
Зеленые ветви жадно сомкнулись за его спиной.
Часть третья
ОХОТНИКИ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
— Эх, если б не Гвирнусы, а кто другой, — проворчал Плешивый, присаживаясь на поваленный ствол березы и стаскивая с себя мокрую от пота рубаху. — А то эти-то в лесу как дома. Попробуй найди. Да и к ночи дело идет. Вишь, какая темнота. А все Вислоухий!
— Да и ты тоже хорош. Гвирнус-то у тебя почти в руках был.
— Во! И мошка налетела, — продолжал гнуть свое Плешивый, почесывая и впрямь облепленные мошкарой голые плечи.
— Ты рубаху-то одень. А то ведь совсем сожрут, — добродушно посоветовал охотник с луком — невысокий, коренастый Вьюн. В его длинных черных волосах, завязанных в смешной хвостик, запутался березовый лист. Маленькие, глубоко посаженные глазки на слегка опухшем от эля невыразительном лице нервно помаргивали. — И впрямь темнота, — пробормотал он.
— Еще какая! Уж за двадцать шагов ничего не видать. Тебя-то как угораздило? — внезапно спросил Плешивый.
— Ты о чем? — уставился на охотника Вьюн.
— Ну ведь это твоя стрела, там, у Гвирнусов, да?
— Не, — протянул Вьюн. — Это Мартин. Так ведь он в нелюдима целился. Я так думаю, тут без колдовства не обошлось. Ни разу ведь не попали, а?
— А он вообще заговоренный. Его даже ветки не царапают. Сам видел. Как-то вместе на охоту выходили, так его суком так звездануло — другому бы полголовы снесло. А Гвирнусу ничего. Только синяк вздулся. Да рубец багровый. И все. Стрелять лучше надо было, — буркнул Плешивый, — это вам не ведмедь. Вертлявый он.
— Это точно, — вздохнул Вьюн.
