— Отпусти, — тихо проговорил Магвер. — Со мной ты не убежишь.
По телу Дорона пробежала дрожь. Голос паренька вернул Дорону полную ясность мыслей. Не для того он потратил столько времени на спасение Магвера, чтобы теперь отступать. Это была первая мысль. Этот парень ему нужен. Мысль вторая. И третья — самая главная — вовсе не в том дело. Не в том, что массу времени он посвятил пареньку, который неизвестно на что может пригодиться. Ведь Магвер, хоть он молод и наивен, стал в последнее время не только слугой или полезным инструментом. Теперь это спутник в скитаниях, борьбе, это друг…
Дорон вдруг забыл, где он, что делает, что ему угрожает. Мысль, захватившая его сознание, поразила своей ясностью. Этот паренек стал ему близок, нужен, как никто другой. Ольгомар — брат, предательски убитый, за смерть которого надо отомстить и ради этой мести отдать жизнь. Брат, с которым его связала воля Священных Деревьев. А этот, обычный паренек, каких сотни бродят по Даборе во время турнира. Однако именно теперь Дорон почувствовал, что с Магвером его связывает нечто большее, чем общее дело. Дружба.
Он забыл о грузе, который тащил, ноги словно стали резвее, ушли колики, успокоилось дыхание. Дорон, все еще наклонившись, прижимая к плечу тело Магвера, бежал, словно обретя новые силы.
Шершни гнали к Даборе массу бегущих людей, будто пастухи овец в загон. Сьени справа, ольтомарцы слева — словно овчарки не позволяли отделиться от стада бегущим людям. И на пути этой многотысячной толпы стоял бан с тремя сотнями бойцов. Там ждали семьдесят Шершней и сотня телохранителей. Однако даже такие солдаты не задержат восемь тысяч перепуганных, разгоряченных боем людей. Убегающие повстанцы снесли банов эскорт, как река в весеннее половодье разрушает мосты.
На западном краю Даборы возник огонь. Неизвестно, то ли его разжег грабитель, чтобы скрыть грабеж, то ли Шершни, а может, и повстанцы, рассчитывая на то, что пожар даст им время для бегства. Соломенные крыши домов разгорались юркими светлыми языками, и разбуженная алчность огня была беспредельна. Ветер переносил горящие головешки на соседние строения, и за короткое время уже три квартала полыхали огнем. Веющий от реки ветер разносил пожар по всему городу.
Дабора пылала.
* * *
Он споткнулся и упал. Тело Магвера свалилось на землю, парень тихо застонал и замер. Дорон тут же встал, осмотрелся.
С холма, словно загонщики, которые гонят на охотника зверей, спускались к Даборе враги. Шершни восстанавливали ряды. Тоши, видимо, опасалась, что возбужденные погоней группки бойцов могут попасть в ловушки. Поэтому, хотя правый фланг уже уперся в реку, а левый охватывал Дабору с запада, фронт армии еще не добрался до границы города. Это дало немного времени беглецам. Кое-где командиры ухитрились собрать вокруг себя немного людей. Как знать, если б не пожар, возможно, в городе удалось бы устроить новую линию обороны. Но наползающий с севера огонь все перемешал. Разделил отдельные отряды повстанцев и начинающих грабить пригороды ольтомарцев. Где-то между столкнувшимися бойцами и огнем находился бан с небольшой группой солдат.
Однако стоящий над телом Магвера Дорон этого знать не мог. Он видел приближающихся желто-черных воинов, все еще пробегающих мимо него повстанцев, паренька у своих ног.
Надо попытаться сейчас. В этой спешке, в этом страхе, в этом шуме. Необходимо!
Он наклонился к Магверу, резким движением сорвал с его бедер повязку. Перевернул на живот, широко раздвинул руки и ноги. Присел у его головы, положил руки на волосы, прижал лицо к земле. Прикрыл глаза. Надо отогнать мысли, чувства, забыть обо всем, что видел сегодня. И он сделает это.
«Земля, матерь людей и деревьев. Кость твоя — камень, что из человеческой кости возникает. Тело твое — плодородная земля, порожденная телами деревьев. Ты матерь и людей, и деревьев, а ведь я — Лист, избранник. Помоги мне, Матерь, помоги спасти этого парня, верни ему силы, верни ему зрение и слух, дай мощь рукам его. Он нужен мне, Матерь, для мести, для кровной мести предателю, убийце моего брата. Помоги мне, Матерь, помоги!»
Теперь дрожал и Дорон. Жар охватил его тело, на один, кратчайший миг он увидел изумительную картину — мешанину цветов известных и невидимых человеческим глазом, путаницу форм понятных и чуждых, звуков, которых никогда еще не слышал, прикосновение странное и возбуждающее каждый нерв тела. Изображение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Дорон раскрыл глаза, отнял руки от головы Магвера. Замер на мгновение. Его ладони оставили на светлых волосах паренька следы — словно Лист вымазал пальцы в саже или грязи. Нет, волосы Магвера почернели в тех местах, где их касались ладони Листа. Дорон поднял глаза. Шершни были не дальше, чем в шестидесяти шагах. С такого расстояния он мог уже различить рисунки на прикрывающих их лица масках.
— Лист! — Магвер смотрел на него осмысленным взглядом.
— Быстрее! — Дорон вскочил, потянул Магвера за собой. Они что было сил помчались к домам Даборы, каждое мгновение ожидая, что стрелы с желто-черными перьями пробьют им спины. Но то ли у гвардейских лучников кончились стрелы, то ли их изумил вид убегающего нагого мужчины, то ли они почувствовали, что от них убегает необыкновенный человек — главное, ни одна стрела не полетела в сторону бегущих.
Они остановились только между домами.
— Неужели ты испугал их своей голой задницей? — выдохнул Дорон, улыбнувшись.
— Ты опять спасаешь мне жизнь, Лист, — серьезно начал Магвер, не задумываясь над тем, что был совершенно гол.
— Ну-ну, — прервал его Дорон. — Лучше стащи штаны с какого-нибудь трупа.
Они двинулись к Горчему.
23. КРОВЬ И КАМЕНЬ
Несколько птиц все еще кружило над полем боя. Большинство черных стервятников давно уже пиршествовало на усеянной телами, истоптанной земле. Птичьим глазам бой видится иначе, чем людским.
Вначале пространство бурой земли на востоке — это поля, принадлежащие бану, с которых хлеб убрали еще до турнира. Дальше к западу узкая желтая полоса ржи, протянувшаяся от реки до охватывающих Дабору лесов. Затем вытоптанная земля. Горы трупов там, где сошлись две армии. Острое птичье зрение даже из-под облаков различало мертвых солдат — цветастые одежды родовых, одноцветные — наемников и подымной пехоты, немногочисленные желто-черные тела Шершней. Еще дальше плывущая на воздушных потоках птица увидела бы холм, с которого совсем недавно Белый Коготь командовал многотысячной армией. Теперь холм покрывали трупы красняков. Ни один воин не пережил своего командира — те, что не пали в бою, предпочли самоубийство рабству.
Полоса вытоптанной земли тянулась от холма до границы города. Здесь было значительно меньше трупов, зато валялась масса оружия.
Потом теплый воздух ударил бы впереди в крылья птицы, поднял ее восходящим потоком. Птица повисла бы над горящим городом. И если б ее не ужаснули дым и пожар, гул рушащихся домов и крики людей, она увидела бы маленьких человечков, борющихся за жизнь. Отдельные фигурки, бегущие по улицам. Это были самые испуганные беглецы, думающие лишь о том, чтобы выбраться из кошмара этого дня. Или же грабители, ищущие оказии поживиться именно сейчас, когда никто уже не заботился о городе. Еще парящая в небе птица увидела бы группки нападающих и обороняющихся, гоняющиеся по улочкам и закоулкам предместья. Сталкивающихся на площадях и в сквериках. И эти стычки, зачастую оборачивающиеся бегством отдельных людей, врывавшихся в дома, вдруг резко обрывались, когда огонь или дым охватывали воинов.
