– Я… Не знаю… – Дина замялась. «Идиотка! Чего ты боишься? Встретила сумасшедшего, вероятно, какого-то чокнутого культиста, проживающего на ничейной земле вблизи от форта. Я же с Танкредом. Нет, конечно, мне бояться нечего». – Дина. Дина Тиволи.
Вердекс де Вердекс развернулся и, как обещал, пошел прочь. Неожиданно остановился, повернулся к Дине и воскликнул:
– Среброокая. Так я буду тебя называть. Это твое имя!
7
Когда эластичные жилы скафандра джингджангов охватили его торс и голову, Даниель почувствовал, что всплывают воспоминания. Дальние, затертые пятнадцатилетием одиночества в душной мрачной камере виртуальной тюрьмы.
Его тело и раньше неоднократно подвергали удивительным процедурам, снабжали вспомогательной аппаратурой, пичкали различными снадобьями. Тогда он был судьей и солдатом, надевавшим боевой скафандр. Сейчас он – беглец, переодетый в монаха. Он не чувствовал ни сожаления, ни тоски – эти ощущения он выкинул из своего сознания, когда кружил по темной клетке тюрьмы. Выбросил он и радость, и надежду, и желание. С тех пор как ему возвратили свободу, весь мир казался ему серым, размытым, заслоненным липким занавесом. Он прикасался к вещам, но все они казались ему одинакового гладкими, лишенными фактуры и контуров. Он слышал звуки, но были они такими глухими, пустыми, словно кто-то выхолостил их, лишив высоких и низких тонов.
Чтобы продержаться пятнадцать лет в одиночестве, ему пришлось притупить свой разум. Теперь его органы чувств заново приспосабливались к реальности. Восстанавливались так же, как мускулы человека, проведшего в неподвижности много времени, а потом снова начавшего ходить.
А может, это был результат того, что мозг с отключенным боевым сопроцессором утомился от слишком долгой виртуальной стимуляции?
Теперь ненадолго, пока клейкие щупальца скафандра прилеплялись к коже Даниеля, а световые сигналы отсчитывали темп очередных манипуляций, воспоминания вернулись со всей силой – резкие и четкие, как хорошая голограмма.
Спешка, металлический привкус на губах, вспышка рефлекторов на панцирях, тяжесть оружия, сосредоточенные лица техников, сеть координат на дисплеях. Задание. Цель. Воспоминания прошлого появились неожиданно и так же неожиданно исчезли, но их сила поразила Даниеля. Он стоял оглушенный, не реагируя на команды, подаваемые храмовой системой.
– Встань, адепт! Адепт, встань! Адепт, встань! – Лишь трижды повторенный приказ возвратил его к реальности. Он поднялся, и в тот же момент ему на голову надвинулась чаша шлема.
Он развел руки. Пластины скафандра натянулись между руками и туловищем, словно крылья птеродактиля. Поверхность панциря блестела, по ней ползали коричнево-золотые полосы, как будто его покрывал тонкий слой находящегося в постоянном движении масла. Вероятно, это был активный слой наноузлов. Даниель глядел на липкую субстанцию, подсознательно ожидая, что клейкая жидкость вот-вот стечет к манжетам рукавов, соберется в толстые капли и начнет капать из комбинезона. Ничего подобного, конечно, не произошло.
– Транспортер готов, – известил Даниеля тот же голос, который вел его через подготовительные процедуры.
– Сколько времени я смогу там оставаться? – спросил Даниель. Он стоял в центре яркого светового шара, окруженного млечным туманом голопроекции. Шар двигался вместе с ним, перемещая его к следующему месту подготовки. Он надеялся, что ограничительные заслоны будут наконец сняты и он увидит обслуживающих аппараты людей и истинную внутренность храма. Однако этому явно не суждено было случиться.
– Сколько захочешь, адепт, сколько выдержишь. Ты сам определишь время своего моления.
– Меня действительно никто не сможет отыскать?
– В этом вся суть. Только адепт или магистр могут знать пределы своего долготерпения. Но помни, даже ты не сможешь прервать выполнения скафандром его функций. Одиночество – единственное мерило устойчивости души.
В шар света, окружающий Даниеля, проникла темная тень транспортера.
– После того как ты погрузишься в море жизни и энергии, машина сотрет из своей памяти координаты места, в котором ты находишься. Ты запустишь процедуру, и с этого момента никто не сможет тебя отыскать, разве что решатся уничтожить жизнь на планете. Двигай.
– Но…
– Двигай, адепт. Они уже близко! – Молочный туман, окружающий Даниеля, вдруг уплотнился, остекленился, превратившись в четыре блестящих стены, точнее – экраны… На каждом Даниель видел одно и то же: бегущих по улицам-коридорам города солярных десантников в броне, с укрытыми под масками лицами. На округлых шлемах моргали отверстия метателей, то открывающиеся, то закрывающиеся, словно затягивающиеся пленкой глаза ящерицы. Из боевых перчаток вырастали стволы оружия и излучатели. Над каждым солдатом кружил рой металлических насекомых, тесно сопряженных с их боевыми сопроцессорами. Горожане с криками расступались перед десантниками, а если делали это слишком медленно, то их тут же толкали, валили на землю и топтали.
– Двигай!
Прежде чем экраны погасли, Даниель успел увидеть, что один из десантников выбежал на площадь перед храмом джингджангов. В толпе зевак мелькнуло лицо Трыця.
– Беги, парень, прошу тебя, беги! – прошептал Даниель, и в этот момент свет погас.
Транспортер выпрыгнул из шлюза храма и погрузился во мрак планеты, направившись к плантациям энерготворческих растений. Через мгновение за ним устремились два глиттера со знаками гладианского корпуса безопасности на бортах.
* * *
Трыць Гаудеам провел двадцать два года жизни в тесных коридорах колонии. Он не был в восторге от этого города – затаил обиду на родителей, не отославших его на Гладиус, в школу. Но родители Трыця были правоверными сорманитами и считали, что место их сына здесь, на планете, которой в будущем предстоит стать первым полностью сорманитским миром. Они верили, что обязаны тяжко трудиться и творить добрые дела. Их жизнь должна была стать еще одним квантом, укрепляющим Бога в столкновении с сатаной. А поскольку результат этой битвы непредсказуем, постольку каждый человек обязан поддерживать добро. В противном случае у края времен демоны пожрут ангелов, а кровь Бога потечет по лапам сатаны. Никто не будет спасен, а Христос и Мани вторично умрут на крестах.
Трыцю предстояло стать очередным даром родителей Богу, новой крупицей, брошенной на одну из двух тарелок вселенских весов. Они боялись, что если он выедет на Гладиус, то утратит веру и не возвратится сюда, в суровый, простой мир. Возможно, они были правы, но скорее всего позволили бы ему в конце концов себя убедить. Ведь они так любили его и желали ему счастья! Ему даже удалось переломить их страх перед коргардами, опустошающими Гладиус. Однако как раз в то время, когда он уже собрался уезжать, наступили серьезные перемены. Покорные перехватили власть, армия Солярной Доминии вошла в Систему, был ограничен объем политических свобод, повышены налоги. Сорманитов, бывших все время верным электоратом фракции несгибаемых, начали на Гладиусе преследовать. И Трыць пришел к выводу, что сейчас не самое лучшее время для поездки, а родители с облегчением приняли решение сына и взамен позволили ему оставить сельскохозяйственную ферму и перебраться в город.
