Пеллегрен по-прежнему сохранял бесстрастность.
— Перед тем как отправиться писать этот очерк, мне захотелось с вами повидаться. У меня такое ощущение, что там я могу погибнуть, и мне не хотелось бы исчезнуть из этой жизни, не сказав хотя бы один-единственный раз «здравствуй» своему… отцу. Не буду вам больше надоедать. Я ухожу, и вы обо мне больше никогда не услышите.
Женщина встала. Удерживать ее он не стал. И тогда она застыла перед дверью, словно чего-то дожидаясь.
— Вы совсем не помните мою мать, Франсуазу Каммерер?
Он сделал вид, что копается в своих воспоминаниях.
— Мне очень жаль, но… нет. Как вы меня нашли?
— Мама говорила, что вы «тип, который мучает животных якобы для того, чтобы двигать вперед науку». Из чего я сделала вывод, что вы биолог. Еще она рассказывала, что вы были «заодно с самодовольными придурками из университета Декарта», что звали вас так же, как святого Фому, и что вы верили только в то, что видели собственными глазами… Это значительно сократило область поиска, правда? Интерес к вам я проявляю уже давно, но познакомиться решилась только сейчас. Я прекрасно осведомлена о вашей жизни, исследованиях и открытиях. И могу сказать, что восхищаюсь вами как ученым. В немалой степени именно из-за вас я тоже стала биологом, специалистом по гормонам. Я от корки до корки прочитала вашу диссертацию «Влияние гормонов в пчелиных обществах».
Он нахмурился:
— А ваша мать, Франсуаза Каммерер, что с ней? Где она сейчас?
— Она умерла. Рак легких. Она была очень нервной, ее постоянно что-то тревожило. Две пачки сигарет в день — такое даром не проходит. Кроме того, она была склонна к депрессиям. Между нами говоря, я понимаю, почему вы не захотели остаться с ней. Даже для меня это иногда было довольно трудно… Я была ее единственной близкой родственницей. Мама умерла от сигарет, и я, чтобы быть последовательной, решила ее кремировать. Пеплом ты был, в пепел обратишься.
С этими словами Аврора достала пачку сигарет и закурила, не дожидаясь разрешения.
Томас Пеллегрен удивленно поднял бровь, но перебить не решился.
— Ладно, шучу. Просто у меня не было денег на мраморное надгробие и прочую чепуху. Это ведь стоит целое состояние. Небольшая урна практичнее и дешевле. А вот и она!
Аврора порылась в чемоданчике и вытащила металлическую коробку. Томас Пеллегрен взял ее так, словно внутри была священная реликвия. На коробке было написано «Шоколадные трюфели, содержание какао не менее 75 %».
— Я пошутила, — сказала Аврора, забрала у отца коробку, открыла крышку, взяла конфету и предложила ему: — Не хотите? Очень вкусно.
— Нет, нет, благодарю. Расскажите мне еще о вашей матери. Итак, вы ее кремировали. Что же было дальше?
— Над тем, что осталось от моей семьи, я произнесла поминальную речь. И знаете, что это был за текст?
— Вероятно, слова из Евангелия?
— Я прочитала гороскоп на день ее смерти. Три рубрики: здоровье, личная жизнь, карьера. Еще одна насмешка судьбы! Она была Раком с асцендентом в Раке. В гороскопе говорилось, что этот день в честь ее знака должен быть отмечен белым камнем.
— У вас есть фотографии матери?
Аврора вытащила небольшой альбом. Томас Пеллегрен стал рассматривать снимки.
— Нижняя часть лица, подбородок и нос у меня, как у нее, а верхняя — как у вас. Взгляните на мои глаза и широкий лоб. Высокий и прямой.
Томас смущенно, но внимательно посмотрел на нее.
— Мне кажется, что вы для полной уверенности захотите провести тест на ДНК. Я права?
— Вы сказали, что у нее были и дальние родственники?
— По тому, как эти люди на меня смотрели, я поняла, что они тоже считают меня «досадным недоразумением». Они употребили выражение «ошибка молодости».
Томас Пеллегрен фыркнул.
— Ага! У все-таки меня получилось вас рассмешить! — Вдохновленная этим успехом, Аврора продолжала: — Месье Пеллегрен, вы забыли задать мне один вопрос.
— Да? И какой же?
— «Мадемуазель, как вас зовут?»
Он хотел было повторить за дочерью эту фразу, но она его опередила:
— Аврора. Завтра я отправляюсь в Турцию на поиски амазонок, которые называют себя женщинами-пчелами. Я хотела бы и дальше смешить вас, но на самом деле прийти к вам меня подвиг разговор с одним из коллег по университету. Он нашел своего отца — вы не поверите — вмерзшим в лед. И я вдруг подумала, что должна встретиться со своим отцом, пока он тоже не остыл.
— Аврора…
Она взглянула на часы:
— Ну, довольно. Это все замечательно, но мне еще нужно успеть на самолет.
29
Тейя.
Столкновение было столь сильным, что сбило ось моего вращения с 0 до 15 градусов. Это незначительное изменение привело к появлению времен года.
С тех пор у меня стало четыре лика.
Из-за гравитации, порождаемой моей массой, обломки Тейи, смешавшись с фрагментами поверхности, образовали пояс астероидов, состоявший из множества камней, вращавшихся вокруг экватора.
На несколько миллионов лет, последовавших за этой катастрофой, моя внешность совершенно преобразилась. Меня можно было бы спутать с Сатурном, ведь на моей орбите тоже вращалось кольцо из замерзших каменных глыб, напоминавшее собой большой обод.
Затем времена года сменяли друг друга, зависшие надо мной обломки спрессовались и образовали собой сферический объект, ставший моим спутником. Позже люди нарекли эту груду орбитальных обломков Луной.
Какое никчемное светило.
Нагромождение отходов, достаточно скученное и плотное, чтобы образовать шар, но недостаточно массивное, чтобы вырваться из поля моего тяготения или хотя бы начать вращаться вокруг собственной оси.
Подумать только — для многих людей это объект поэтического вдохновения. То же самое, что поклоняться усеянной шрамами куче обломков земной коры.
Луна. Она даже не является небесным телом, излучающим свой собственный свет, и лишь слабо отражает сияние солнца.
Луна. Отвердевшее напоминание о моей самой большой боли, но также и о пробуждении сознания.
Я не астероид, не груда камней и не банальный шар из безжизненной скальной породы.
Масса, размеры, орбита, горячее сердце и железное ядро превращают меня в уникальное существо.
30
— Вам известно, кто я? Я президент Французской Республики! И это благодаря мне над этой страной восходит и заходит солнце! Поэтому позвольте заявить, что со мной эти игры не пройдут. Вы просто ничтожество. До свидания. — Президент Станислас Друэн злобным жестом бросил трубку. Затем поднял ее вновь: — Бенедикт? Больше ни с кем меня не соединяйте, мне до смерти надоели эти бездари. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
