— Понятно, — говорит Марина. — Тогда сиди. Сейчас поедем.
Уже через минуту меня везут к лифту. Вот что значит, армия! Дисциплина!
А мне обидно до слёз: тоже мне, госпиталь называется! Человек приходит сам, ногами. А через два дня лечения его уже на каталке возят.
Да и "победа" моя… с душком. Если бы этот парень не подставил голову, я бы, наверное, прямо там, в коридоре, и коньки бы отбросил!
Каталка въезжает в изолятор. Привычно рябит светом чей-то призыв.
Маринка что-то говорит. Наверное, даёт мне какие-то инструкции. Или объясняет водителю каталки обратную дорогу. Ха-ха! "Щас умру"! Не, точно умру… и не от смеха.
Я плыву в оранжевый туман.
Какой же дрянью она меня накачала? Ведьма!
Господи, как плохо-то… ужасно…
Туман рябит россыпями сигналов. Я осознаю, что у меня бред, но ничего не могу с этим поделать: вот она — матрица, и послушные моей воле сигналы один за другим занимают свои места в этой сетке. Сигналы недвижимы, инертны, бездыханны. Не скачут зайцами по закромам сознания, мешаясь и путаясь. Вот они, — замерли. И теперь я спокойно могу прочесть, о чём же мне хотел поведать неведомый друг: "ОТЗОВИСЬ ПЯТЬ РАЗМЫКАНИЙ ЦЕПИ БЫСТРО".
Я удивлён и разочарован. "Размыканий"? "Цепи"? Потом озарением "доходит" — если корреспондент может управлять падением напряжения в сети, то что мешает ему регистрировать изменение разности потенциалов, в связи со включением и выключением электроприборов?
Тогда и в самом деле, включив и выключив что угодно пять раз подряд, я дам ясный сигнал о приёме сообщения.
Вот только вставать и тащиться к выключателю света, задачка не из простых. Теперь мне смешно: пока я под наркотиком, сигналы ясны и понятны, но я не могу встать, чтобы ответить. Но когда я приду в себя и смогу добраться до выключателя, наркота выйдет из крови, и я уже не смогу так легко принимать текст.
Чуть позже приходит в голову, что "тащиться" в такую даль незачем: у меня на запястье браслет датчика биопотенциалов. С ним-то я должен справиться.
Я кладу правую руку на браслет левой, нащупываю тумблер выключателя и быстро пять раз им щёлкаю.
Минута. Вторая. Ничего.
И вдруг мой туман распускается радостными соцветиями сигналов: "ТЫ ЧЕЛОВЕК ДА ДВА ВКЛ НЕТ ТРИ ВКЛ".
Разумно, конечно. "ДА" — две буквы, "НЕТ" — три.
Легко понять. И запомнить.
Я дважды щёлкаю выключателем браслета.
А потом думаю: "какого чёрта"? И в ответ выщёлкиваю своему собеседнику: "А ТЫ КТО".
А что? Пусть не думает, что он один такой умный!
Ответ приходит через секунду. Странный такой ответ: "ВОИН".
Удивил! На "Кассиди", похоже, все воины. Даже те, кто на голых задницах по кафелю душевой катаются.
"ТЫ СОМНЕВАЕШЬСЯ".
Я не отвечаю. Раздумываю. Вот человек признался, что он — воин. А я даже не уверен, что могу ему посочувствовать.
"СКОЛЬКО ТЫ УБИЛ".
Ну, на этот вопрос я могу ответить абсолютно точно: "НИ ОДНОГО".
"А Я ТЫСЯЧУ".
Тогда я повторяю вопрос: "КТО ТЫ".
И он мне отвечает: "Я ТЕСТАЦЕЛЛ".
И мы продолжаем нашу беседу.
8
Бытие. Гл. 3. Ст. 17:
"Адаму же сказал: …
проклята земля для тебя;
со скорбью будешь питаться
от неё во все дни жизни своей"…
Речь не об оскудении земли, а о вынужденном ограничении пищевого рациона человека. Поскольку без симбионта лишь немногие плоды и растения годятся человеку в пищу.
Армейская терапия как всегда на уровне: "в лазарете отлежался, на штыки врага помчался"…
Во всяком случае, успехи местной медицины налицо. В том смысле, что по роже моей не скажешь, что третьего дня был избит нещадно: ухо срослось, разбитые губы вернулись к естественной форме, размерам и цвету (мазь номер пять, электрофорез, бетонин внутримышечно). А то, что косточки мои при неосторожных движениях скрипят и побаливают, — скрываю, дабы вводить врагов в заблуждение: огурчик совсем свежий, только из госпиталя. Хоть сейчас в бой.
Всего "врагов" — семь. Команда звездолёта. Некомплект.
Празднуем в экипаже: кают-компания, восемь кубриков, кухня, удобства…
Борис со своей девушкой Викторией. Тот, что в душевой был "вторым", зовётся Сергеем, сидит на кушетке рядом с Линой. "Третий", он же "добряк с лавочки", — Василий, у него в руках гитара, а на плечах — Диана. Что нисколько ему не мешает довольно ловко управляться с инструментом. Играет он здорово.
Поёт не хуже.
Впрочем, они все поют…
И Маринка-именинка, тоже. Я и не знал, что у неё такой чудесный голос.
Только чему удивляться? Захотела — заголосила. Захочет — полетит.
Лимакса — червь сомнений, на поверку исполнителем желаний обернулся.
Хотя… может, пока Маринку во враги не записывать?
Она сидит рядом. Её рука на моём колене. Будто боится, что я встану и уйду.
Напрасно. Боится напрасно, говорю. Я и сюда-то едва доковылял. Надо передохнуть… перед обратной дорогой.
То, что мы с Борисом едва не убили друг друга, никак не сказывается на душевности посиделок: девушки очень красивы и приветливы. Парни добродушно снисходительны. Беседы исключительно о прекрасном и возвышенном: звёздная экспансия, звёздное будущее, звёздные перспективы человечества.
Я помалкиваю. Только невежи в чужих монастырях свои уставы пиарят. Вот и молчу, что не проходит мимо внимания прекрасной половины нашего тёплого собрания:
— А кто вы по специальности, Семён? — тормошит меня Лина. — Марина говорила, историк?
— Юго-Восточная Азия. Средние века.
— Таиланд? Лаос? Камбоджа?
— Нет, Япония. Сёгунаты Минамото, Асикага, Токугава…
— О! — вклинивается Сергей. — Мне тут набор ножей обломился. Интересуюсь знать твоё мнение.
Он прячется в одном из кубриков. Через минуту возвращается.
В руках — симпатичная чёрная шкатулка. Внутри, на тёмно-синем бархате два великолепных прямых ножа: рукояти под цвет коробки, отливающая фиолетовым сталь. Клинки остро заточены. Режущая кромка отполирована до эффекта плывущей волны. Интерференция.
— Знатная вещь, — одобрительно киваю и возвращаю коробку владельцу.
— Мне сказали, что это косунбогу.
— Косунгобу, — автоматически поправяю и тут же спешу успокоить. — Тебя обманули. Лезвие ножа для сэппуки всегда под углом к рукояти, без цубы и белое. И уж парами они никогда не хранятся. Но ты не переживай: это танто. Отличные ножи: баланс, сталь, кромка…
