Гм… ведь остается вероятность того, что эта самая госпожа Кох или тот, кто это удумал, тоже представляли всю картину не очень отчетливо. Взяли несколько несвязных предположений и просто собрали их воедино. Со мной как-то раз случилось нечто похожее в лаборатории Таро. Перед тобой всплывают образы, но ты никак не можешь соотнести их с местом, временем и даже с действующим лицом. И зачастую все объясняется позднее совсем не так, как казалось поначалу.
В остальном же… ммм. Астрономические данные, похоже, верны, но вот с широтой не очень ясно. Запутанное выражение вроде «за солнцем в зените» Вейнер истолковал как «над тропиком Рака». И сделал приписку: «Монтеррей, Мексика?», обозначив вероятное место события. Что еще…
Постой-ка, подумал я. Вот черт. Нет имен. Это просто невозможно. Невозможно. Ты что, издеваешься надо мной?..
— Вы смотрите на двадцать восьмое? — спросила Марена.
— Угу, да.
— И что вы думаете?
— Понимаете, все довольно странно.
Я не сказал, что и сам получал всякие сомнительные результаты по этой дате. Не хочу выглядеть городским сумасшедшим.
— Значит, число и в самом деле плохое?
— Ну, это для кого как. Знаете, смотря откуда ветер подует…
— А что вы думаете о соображениях Майкла на этот счет?
— Майкла… гм. Прежде всего, я считаю, самое главное здесь то, что первый глиф — название места. Не просто слово «город», как пишет Вейнер, а конкретное наименование.
— И какой же это город?
— Вот смотрите. — Я развернул телефон и подтолкнул к Марене. Она нагнулась, и ее волосы почти коснулись моего лба. — Это вот инфикс…
— Инфикс — что это?
— Часть слова, вставляемая в его середину. Или в данном случае середина глифа. В английском и других индоевропейских языках есть префиксы и суффиксы и почти нет инфиксов.
— А как насчет «фак»?
— Что-что? — удивился я.
— Скажем, в слове «суперфакториальный».
— Да… пожалуй, вы правы. Вероятно, это единственный случай.
— Ясно. Миан хаминда,
[159]
продолжайте, пожалуйста.
— Так, значит, топоним. Вот пиктограмма в центре — крестообразный значок с четырьмя маленькими пирамидами.
— Да.
— Вейнер, в общем-то, обошел ее. Но данный символ отличается от большинства других, обозначающих города. Это космограмма, которая во многом похожа на игровое поле игры жертвоприношения. Вы знакомы с исследованиями Таро об этой игре?
— В самых общих чертах.
— Знаете, что у игрового поля пять направлений?
— Не четыре?
— Четыре по компасу и центр.
— Ишь ты.
— Суть в том, что у каждого направления свой цвет. Верно? Верно. Вообще-то все коренные американцы и многие азиаты именно так и представляют себе стороны света.
— Неужели?
— Именно так. Вам Таро рассказывал о Джайпуре?
— Что? — переспросила она. — Нет, не рассказывал.
— Вы наверняка знаете, Джайпур — это город в Индии.
— Анийо. — Она чуть покачала головой, так что даже некорейцу было понятно: «нет».
— Впрочем, не важно… К вашему сведению, все исследования Таро основаны на том, что некая версия игры жертвоприношения является прообразом большинства современных игр. А может, всех без исключения. Даже у го и шахмат присутствовала четырехсторонняя симметрия, то есть изначально они были рассчитаны на четырех человек. Определенно, маджонг,
[160]
бридж, триктрак — все они…
— Помнится, Таро говорил, это что-то типа пачиси, — перебила она.
— Точно, — согласился я. — Производная от игры жертвоприношении и наиболее близкая к ней — это пачиси, сакральная игра брахманов. В нее играют и по сей день. В мире распространены сотни ее версий. А игровое поле пачиси — не что иное, как тханка,
[161]
верно? Вы ведь в курсе, что такое мандала?
[162]
Она нужна для медитации, всяких там практик…
— Признаюсь, я выгляжу глуповато, потому что создаю игры, а теперь выясняется, что ничего про них не знаю.
— Да ладно, это все эзотерические материи.
— И правда.
— Так вот о чем я: мандалы ведь предназначены не только для того, чтобы на них смотреть. В них играют. Вокруг них ходят. Пагоды в плане — те же мандалы. А христианские соборы строятся в форме креста. По всей Юго-Восточной Азии высятся ступы,
[163]
храмы с их особенной архитектурой, а…
— Боже мой!
— …а планировка Джайпура копирует игровое поле пачиси.
— Ох ты, нароходо, — сказала Марена, что означало «понятно».
Она произнесла это с преувеличенным азиатским придыханием. Если ты не принадлежишь к титульной нации, то у тебя есть одно преимущество: уж один-то язык можно высмеивать совершенно безбоязненно.
— А еще существует великое множество индейских разновидностей игры. Не только игра жертвоприношения. Ацтекская версия называлась «патолли». В нее играл Монтесума против Кортеса. Она похожа на азиатский вариант, и поле у нее совсем иное, оно напоминает майяские площадки для игры в хипбол. По сходному типу строили пирамиды, а иногда и целые города. Как и в Джайпуре, если процессии и ритуалы проводились там в одном направлении, это означало одно, а если в другом… ну, вы поняли мысль.
— Да, пожалуй, поняла.
— Каждая секция на игровом поле или в городе (а иначе, каждое направление) имеет своего правящего бога, соотносится с разными днями и временем суток и даже с определенной пищей. Юго-запад и северо-запад помимо прочего символизируют белый свет и потусторонний мир, северо-восток и юго-восток ассоциируются с небом и звездами. Ну а центр считают пятым направлением.
— А почему направлений не шесть — ведь можно взять верх и низ?
— Верх и низ — это совсем иное, они рассматриваются как двадцать два других слоя Вселенной. Центральная часть означает что-то вроде «Вы здесь».
[164]
Или… Но не слишком ли я разошелся?..
