Еще какие-то мелочи всплывали в голове генерала. Но никогда, это точно, Карина не выказывала никакого интереса к доктору Вальковичу. Сосед, как сосед. Она его почти не замечала. Фрик. Её не интересовали фрики. Вот Буковский – другое дело. Как ни странно, на подобных интеллектуальных горилл она посматривала. Конечно, в нужных случаях. Исключительно в нужных (для нее) случаях. «Папа, помнишь Лёвку Антонова из моей группы? У него, оказывается, редкая группа крови. Как у меня. Понимаешь? Он в меня влюблен, на всякий случай я держу его на длинном поводке. – Она засмеялась. – Имей в виду, если что…»
Браслет-змейка…
Чуть отставленная нога…
Красивая женская нога сама по себе оружие…
У жены полковника Седова были такие же красивые ноги…
Через несколько лет после событий, развернувшихся вокруг нелегального вывоза из России стратегического сырья, генерал довольно тесно общался с офицерами Моссада, хорошо знавшими Среднюю Азию. В кабинете генерала на видном месте стоял подарок: менора – копия золотого семисвечника, предписание об изготовлении которого отдал Моисею сам Господь. Еще там, на горе Синай.
«И сделай светильник из золота чистого;
чеканный да сделан будет светильник;
бедро его и стебель его, чашечки его, завязи и цветы должны быть из него;
и шесть ветвей должны выходить из боков его:
три ветви светильника из одного бока,
и три ветви из другого…»
Однажды в Тель-Авиве в маленьком кафе на бульваре царя Шауля генерал Седов разговорился с одним из офицеров, с которыми активно общался. Наступали новые времена, российские президенты менялись с неслыханной быстротой, разговоры становились всё осторожнее, но их сблизили не профессиональные интересы, хотя кто знает, как профессиональные интересы могут проявляться?
Сказано же: «С обдуманностью веди войну твою…»
«Конечно, – сказал тогда генерал, – русскую разведку можно упрекать в чем угодно, но не в беспомощности. В самые жесткие времена сотрудники русской разведки честно выполняли свой долг».
«Это так», – ответил Мохаим.
Под таким именем его знал генерал.
А может, это был псевдоним, неважно.
Главное, Мохаим, несомненно, слышал от своих коллег о контрольном выстреле, которым когда-то молодой русский полковник дал согласие (других толкований этого события просто не существовало) увезти из России свою жену.
Не имело значения, что жена полковника сделала выбор сама.
«Время – условность, – ответил генералу Мохаим. (Всё же это был его псевдоним.) – Времени не существует, существуют события. И дело не в том, выполняем ли мы свой долг до конца. Это подразумевается. И дело даже не в том, что мы всегда стараемся спасти своих людей, – подчеркнул он. – Дело в том, кто всё-таки нами управляет».
«Вы, наверное, о демократии?»
«Я похож на человека, размышляющего о демократии?»
Нет, Мохаим не походил на такого человека. Он был румян. Он был энергичен.
«Если быть откровенным, – сказал он, – я сейчас говорю об аскетах и гедонистах. Старый, в общем, спор. Очень старый. Можно делить людей и по другим признакам, но мне нравится такое разделение».
Генерал недоуменно поднял брови.
Впрочем, говорили они об одном и том же.
Просто никто не хотел выдать себя раньше времени, оба чувствовали, что знают или догадываются о происходящих в мире больших событиях больше, чем знает или догадывается другой. А сверх этого каждый знал еще и то, что другому знать ни в коем случае не полагалось. И оба были настроены благожелательно, даже выпили по стаканчику коньяка, почему-то коньяк в том баре подавали в стаканчиках.
Непонятная публика, непонятный говор.
Посетители в основном спрашивали «кровавую Мэри».
«Аскеты и гедонисты? – переспросил Седов. – В России мы это проходили. С некоторым допущением можно утверждать, что до конца пятидесятых у нас властвовали именно аскеты. Только при них можно было построить колхозы, метро, атомную бомбу…»
«…и очень хорошую науку».
«И очень хорошую науку», – вежливо подтвердил генерал.
Он чувствовал, что Мохаим его понимает. Если этот офицер сам был в том среднеазиатском поселке посреди пустыни (а он, видимо, был там), он должен был знать, почему полковник Седов вернул им труп.
Именно труп, а не живого человека.
Не потому, конечно, что моссадовцев послали именно за трупом.
«Я понимаю… Это был сильный ход… – ответил Мохаим на размышления генерала. – Но потом вы проиграли… Лично вы тоже… Потому что к власти в России пришли гедонисты… Понимаете, о чем я? Гедонисты стареют долго и тщательно. Они стареют так долго, что привыкают к собственным морщинистым лицам, к дряблым мышцам, к тянучке решений, к неопределенности… Они начинают всерьез рассуждать о социализме, как у вас писали, с человеческим лицом».
По внимательным глазам Мохаима было видно, что если его еще раз пошлют за трупом, он еще раз вернется с трупом.
Приказы выполняют или стреляются.
К счастью, в те дни их никуда не посылали.
Они сидели в маленьком кафе на бульваре царя Шауля и разговаривали об аскетах и гедонистах. Если бы мы оказались слабее тогда, думал про себя генерал, обогащенный уран ушел бы в страну, где его до сих пор катастрофически не хватает.
Энергии, энергии, энергии!
И мы не сидели бы в этом баре.
И тело моей жены покоилось бы под тем поселком.
Но уран не ушел, и неважно, где сейчас моя жена: попивает чай на собственной ферме где-нибудь в северной Оклахоме или лечится целебной соленой водой из вечного Мертвого моря…
Когда не знаешь, что делать, лучше ничего не делать.
Генерал прокручивал в голове упущенные моменты.
Например, университет… Специалисты с Лубянки всегда ценили университетское образование… Дочь подолгу оставалась вне его контроля (служба, ничего не поделаешь), а друзья не всегда надежны… Генерал Чернов был для Седова больше, чем друг, но известно: самые большие искусители – именно близкие люди. Отдел Чернова славился проникновенным подходом к людям…
Но не могли же Карину купить!
Мир для нее открыт, и ума хватает!
Если надо, она найдет хоть аскета, хоть гедониста.
А понадобится – свистнет очередного Буковского; такие костьми лягут за возможность покрасоваться рядом. Какие идеи, черт побери, могли так увлечь Карину, что она без рассуждений готова отправить человека на тот свет только потому, что он каким-то боком причастен к бумажному листу, выдранному из «Рабочего журнала» в Церне?..
Сосновый ствол, обезображенный овальными дуплами, – страшный, как выбросившийся на камни ихтиозавр. По голому камню маленький муравей тащил огромного дохлого паука. Хочешь мяса – сделай зверя. Впрочем, какое на пауке мясо?
