Учитель Анну безнадежно опустил голову. В темноте за полуприкрытой дверью тихонько ахнула его дочь – может, укололась об острую соломинку, может, страшно стало. Учитель стоял перед Кишем, в руках – обрывки изгрызенной книги.
«Я проверю каждого, Киш. Сам п-п-осмотри на эти обрывки. Возьми, возьми их в руки, не бойся. Пусть твоя рука не дрожит, – он уставился на руку Киша, но она не дрожала. – Теперь всем жителям страны Аху, Киш, я буду задавать хитрые вопросы. Если кто-то начнет увиливать от правильных ответов о небесной механике или о корнях любви к ближнему, такого схватят. Если увижу в глазах понимание того, о чем я писал в своей «Книге совести», такого тоже схватят. Тот, кто съел мою книгу, должен понимать многое. Ты как думаешь?»
«Я никак не думаю».
«Значит, готов к плохой новости?»
Киш подумал и кивнул. Такой день: новости, в основном, плохие.
«Так вот, Киш. На время проверки ты изгоняешься из Большой норы. Может, последствия от съеденной «Книги совести» проявляются в живом существе не сразу, так что, мы не хотим кормить возможного преступника. Через полгода тебя найдут и приведут сюда. И если в твоих глазах я увижу понимание сложных превращений одного вещества в другое или понимание причины, по которой стоит сунуть невинного старого хранителя в развилку сухого корня, тебя схватят. Может, к тому времени окажется, что все невиновны, а только ты начал многое понимать про всё живое и неживое, невообразимо много стал понимать, Киш, тогда тебя схватят. Так не бывает, чтобы кто-то совсем ничего не помнил, что с ним происходило год или десять лет назад. Старому Аппу было много лет, больше, чем мне. Он понимал мир больше на ощупь. Но даже старый Аппу любил рассказывать о том, как в пору его юности приходили с юга большие звери и вытаптывали тундру. А с запада появлялись Дети мертвецов и съедали даже тех, кто считал такие поступки правильными. А с севера приплывали сумеречные ламуты. Всякое бывало. Так что уходи, Киш». – «А куда мне идти, Учитель?» – «Тебя нашли недалеко от Столба. Видишь, как я много помню. Мышь Маллуха выкормила тебя как своего ребенка. Мы могли стать тебе братьями и отцами по материнскому молоку, но ты не рассказываешь нам снов». – «Зачем к Столбу? Там сейчас холодно». – «Тебя нашли у Столба. И тоже не летом». – «Но к Столбу, говорят, движутся сейчас Дети мертвецов». – «Ну и что? Они всегда движутся. Иди, Киш. П-п-роверь себя. Если это ты съел «Книгу совести», может, спасешься. А если ты не ел книгу, мы не убьем тебя».
И горестно кивнул:
«Уходи».
IV
Киш вышел из Большой норы.
Было сумеречно и снежно, но его узнали.
Бабы-мыши оставили каменные сечки, которыми на пороге рубили сырую березовую кору. Одна подняла голову, крикнула весело: «Киш, оставь моему мужу ремень!» Считала, наверное, что Киш не убивал Аппу и не съедал «Книгу совести», значит, умрет, не вернется. Теплая дочь Учителя выбежала на порог, сконфуженно отвернулась, сомневалась – ждать Киша обратно или он уже никогда не вернется? Мышата в замшевых футболках с изображением Учителя на груди оторвались от учебной мышеловки, в которой валялась подделка под вкусный сыр; это помощник Учителя проводил урок по бесплатным приманкам.
Слухи о неожиданных бедах, свалившихся на Большую нору, многих вывели наружу.
«Оттаяли», – подумал Киш.
Он никого не боялся, нежный запах снега, чистых пространств звал куда-то. Вдохнул вкусный воздух. Ледяной снежок, пущенный кем-то из детей, попал Кишу в голову, но он только улыбнулся.
Оставляя неровную цепочку следов, двинулся в сторону теплого озера.
Зимняя ночь еще не растаяла. Полярный день как начался, так и кончился.
Под зелеными и красными лентами северного сияния бесконечный снег красиво вспыхивал. И слева, и справа. И впереди. Чудесные огоньки рождали в груди Киша сладкое беспокойство. Бархатное бедро… Нет, нет, не теплая дочь Учителя… С молоком доброй мыши Маллухи Киш впитал страсть к огромному снежному спокойствию страны Аху.
Тундра бесконечна. По тундре можно кочевать месяцами.
Когда вдали возникли какие-то темные очертания, Киш перешел на бег.
Тренированные ноги легко несли сильное, стосковавшееся по движению тело.
Киш ничего такого не думал, но неопределенные очертания скоро определились: посреди тундры стояла ураса. Жерди черным веером красиво торчали над дымовым отверстием, ровдужные стены выбелил иней. Подумал: молодая, красивая в урасе живет. Сладкое беспокойство поднялось до сердца. По-новому увидел в небе звезды – зеленые и алые переливы. Почти вспомнил давно забытое. Боясь испугать молодую, красивую, ловко влез на урасу. Сердце колотилось. Мучительно сдерживал дыхание. Прильнул к дымовому отверстию.
Вспоминал…
Было когда-то…
Круглое, прозрачное, как лед…
Без сажи по краям… Но где?.. Как лапка ягеля…
Сдул сажу. Из колеблющейся тьмы понесло мягким теплом.
Скоро весна. Скоро капель зазвенит. Грудное солнце блеснуло в черной колеблющейся глубине… Наверное, вздохнул громко – внизу тревожно вскрикнули. Едкий запах жильных ниток, брошенных молодой, красивой в очаг, жарко выбросило в дымовое отверстие. На короткий миг, на какое-то ничтожное мгновение Киш словно очутился среди звезд. Там туманности клубились, как дым… Там из черных провалов смотрели прекрасные глаза, полные нетерпения…
Вскрикнул, спрыгнул с урасы.
Бежал долго. Путал след. Шептал:
«Ничего такого не думаю».
Алые сугробы, кровь.
Почему кровь?
Не сразу понял, что окликают его.
«Что видел? Что слышал?»
V
Чюлэни-полут зовут.
Сказочным старичком зовут.
Совсем как человек, только крупного роста.
Голова круглая, как кочка, спутанные волосы, брови заиндевели. Убитого лося носит привязанным к тонкому ремешку кафтана, встреченного человека ест с аппетитом. Переспросил, играя большими руками:
«Что видел? Что слышал?»
«Ничего такого особенного».
Чюлэни-полут не поверил. Взмахнул большой рукой, хотел легко поймать вкусное, но Киш уже стоял за его спиной.
«Быстрый, – одобрительно покивал головой сказочный старичок. – Такое есть буду».
И снова переспросил:
«Что слышал? Что видел?»
Киш повторил: «Ничего такого особенного».
Чюлэни-полут опять взмахнул рукой, но даже такое быстрое движение нисколько не испугало Киша. Он многому научился в просторных камерах Большой норы. Врасплох не попал. Кто поймает птицу, если птица не хочет этого?
Чюлэни-полут удивился: «Всегда такое ем».
И опять взмахнул рукой.
