«Икики!»
Долго искал склад.
Нашел. Увидел большой бак.
Валялись под ногами обрывки накладных, будто и тут изгрызли неведомую книгу.
В слабых отсветах из печи прошел мимо кочегаров – чюхчи и ламута. Они уже допили всю банку.
«Что слышали?»
Они ничего не слышали.
«Что видели?»
Они ничего не видели.
Зато маленький гамул, байтов на сто, не больше, бойко пискнул: «Что ищешь?»
«Гуляю», – ответил неопределенно. – «А у меня для тебя две новости». – «Наверное, хорошая и плохая?» – «Нет, на этот раз обе плохие». – «Тогда не говори».
«Ладно», – сказал гамул и улетел.
Штабеля деревянных коробок тянулись в полутьме ровными бесконечными рядами, какие-то полки, перекладины, обветшалые, в пыли, лесенки. Но Билюкай, в общем, любил порядок. Я тоже, с гордостью подумал Киш. Моя коробка надписана. На ней редкое слово: «Спiчки».
Шел, как казалось, правильно.
Ну да, вот она знакомая коробка.
И лежит там, где оставил, – под бегущей строкой.
Мышонок спал, наверное, переволновался, из коробки не доносилось ни звука.
Киш ласково погладил коробку, мельком глянул на бегущую строку. «…ну что дарагой падонаг ты прасматрел фсу страницу и ни знаешь чем сибя занять дальше? не тупи, а то твой серый моск сажрет Пиллячуча или разгневаный медвед атдавит тебе йайца! быстрее шолкай па разделам тибя там ждут и картинки прикольные и эротические. А если ты дарагой падонаг заглянеж в раздел анекдоты будишь ржать аки конь а када скажешь хде видеоприколы смею тя обрадовать они лежат и дажидаются тибя в своем разделе, так шо захади, имхо прикольного много…»
Позвал:
«Икики!»
Мышонок не ответил, наверное, испугался больше, чем думал.
Взял коробку, вдруг стало холодно: печати нет!
«Икики!»
Открыл, а коробка набита спичками.
Много одинаковых спичек с желтыми серными головками.
Много спичек. Очень много. Такого быть не могло. Киш растерянно чиркнул, осветил пространство, увидел множество других совершенно одинаковых коробок. На ближней прочитал: «Спiчки». И на другой: «Спiчки». И на третьей, и на четвертой, и на десятой – везде «Спiчки».
Озирался.
Как же так?
Место знакомое.
Вот пыльный бак, вот бегущая строка.
Шурша стрелами, снова осветил некоторое пространство. С печалью увидел – тут тысячи таких коробок, и все одинаковые. Если лежит среди них одна под печатью Билюкая, то не хватит никакого времени перебрать все. А может, гамулы унесли мышонка. Пукают сейчас в коробку, спрашивают, как себя чувствует? Икики из врожденной вежливости отвечает: хорошо себя чувствую. Брызгают в окошечко кислоту из сернистого источника: «Будешь пить такое вкусное?» Икики из вежливости отвечает: «Буду, только живот болит». Или, может, поставили коробку над газовой горелкой, Икики весело прыгает сразу на всех четырех лапках, гамулы радуются: «Это какой танец танцуешь?» «Это танцую танец радости», – вежливо отвечает Икики. Спрашивают: «Как долго танцевать такое хочешь?» «Пока лапки не подведут».
Стало горько.
Выкрикивая «Икики!» – пошел на свет.
Увидел вывеску «Баня-лука». Тут все слова, наверное, писали с ошибками.
Такой мир: в темноте всему не научишься, а научишься – так неправильному.
Прилетели гамулы, сердито на Киша набросились:
«Почему не идешь? Сколько ждать?»
«А зачем меня ждете?» – «Это не мы». – «А кто?» – «Билюкай ждет».
VIII
Бани оказались ювенильные.
Вместо котлов – ванны. Огромный бассейн.
Бортики из столбчатого базальта, сиденья диабазовые.
Гамулы над бассейном клубились, как облако мошкары, иногда завивались в долгое серое гибкое веретено. Сразу от дверей увидел в кипящей булькающей воде огромное косматое существо. Как гора, только везде косматое, не похожее на доброго Кутху, и лоб сильно скошен, глаза от того упрямые. Вокруг головы бандана от вьющихся гамул. И ноги округлены, как колеса. И обкуренный, конечно, как вулкан, – так и пышет плавленой серой. Фыркнул:
«Почему тебя не знаю?»
«Я Киш. От Кутхи пришел».
Гамулы засмеялись, заплясали в воздухе.
«Это Киш, – засмеялись. – Он большой дурак».
Пояснили Кишу со смехом: «Сюда все приходят от Кутхи».
«Ну, ладно, не всем быть умными, – засмеялся и Билюкай. Ему понравилось, что Киш держится просто. Плеснул на гамул кипятком, засмеялся: – Зови меня Гаеча, я тоже простой. Дружить будем».
Киш кивнул согласно.
«Что видел?» – «Разное видел».
Билюкай снова засмеялся.
«Что слышал?» – «Разное».
Вода в кипящей ванне сильней забулькала, встали облака пара, сгустились.
«Хорошо сегодня палые Дети мертвецов дежурят», – похвалил Билюкай. Гамулы в восторге от его слов замельтешили в воздухе, закричали Кишу:
«Прыгай в ванну – с Билюкаем купаться!»
«Мне жарко будет».
«Мы льда принесем».
Вода кипела белым ключом – как в огромном котле, и с таким шумом, что разговор стал неслышен. Билюкай повернул что-то за спиной, пар немного рассеялся, и Киш увидел во весь горизонт огромное панно – по черной базальтовой стене, уходящей в неизвестность, в клубящиеся горячие облака. У него сразу затомило сердце, так хорошо запомнился изгиб девичьего бедра, которого недавно касалась его ладонь. Изображение знакомой девушки уходило в облака, только часть голого живота и бедро Айи виднелись отчетливо, и черная коса – в узелках, как ветка лиственницы.
Билюкай довольно рассмеялся:
«Такого у меня много».
Приказал:
«Говори».
Сам не слушал, плескался, как мохнатое дитя, в кипятке. Наверное, проверял – правду скажет Киш или будет шуршать своим богатым оперением? Ждал: попросит Киш невозможного или скромно смирится с действительностью? На то Билюкай и бог. Видит самые мелкие мысли и мыслишки, самые мельчайшие, самые запрятанные в закоулках беспамятства. Киш даже подумал: а кто всё-таки съел «Книгу совести»? Конечно, Билюкай на эту мысль не ответил. Знал, кто, но не ответил. Когда-то помогал брату Кутхе создавать мир: для всего живого придумал мозги. Одним – маленькие, с маленькой памятью, другим – большие, с большой. Даже особенные мозги придумал – для дураков. Поэтому и радовался любому проявлению умственной деятельности.
«Меня Кутха послал. Кутхе рецепт нужен, Гаеча».
