Он не ответил.
Зачем отвечать?
Гамулы – часть мира.
«Ты технокрысу свою оставь, ее гамулы боятся», – шепнул мышонок.
Киш и на это отвечать не стал. Что отвечать? Он даже не знает, кто он.
Вдруг посыпался уголь, темнота всколебалась. Голос прозвучал:
«Ты здесь, который зовется Кишем?»
«Здесь», – откликнулся.
Сперва ничего больше не происходило, потом в южной стороне склада распространилось нежное сияние, там начали сновать темные тени, опускалась сверху огромная железная труба. «Малиновые лыжи… Шестисотый олень с откидными копытами…» Грубые голоса, лязг железа.
«Где взять мне нужный рецепт, Гаеча?»
Чувствовал: Билюкаю домашнее обращение нравится.
«О, Гаеча, – добавил. – Разные рецепты дают, да всё не те. Если принесу такие, Кутха рассердится. А если Кутха не рассердится, то Ильхум рассердится, скажет, у меня совести нет».
«А зачем тебе совесть?»
«Может, чтобы сильнее мучиться».
«Разве ты мало мучаешься? – напомнил Билюкай. – И рецепта у тебя нет, и спина заросла стрелами, и не помнишь ничего».
Почему-то Киш вдруг испугался, что Билюкай заговорит о девушке Айе и о мышонке Икики. Сам не знал, почему испугался. Ильхум сказала бы: стыд один. А Билюкай по-своему сказал. Заглянул в будущее и захохотал так, что всё вокруг затряслось. Может, увидел смешное.
«Всех скоро сделаете рогатыми».
Что хотел сказать этим?
А Билюкай снова:
«Любишь сны?»
«Не знаю». «Хочешь, сделаю так: ты сны будешь сортировать?» – «Здесь? Под землей? Чьи сны?» – «В тундре. Под солнцем». – «А как это – сортировать?» – «Одному страх, другому надежду». – «А если приснится только предчувствие?» – «Тогда предчувствия будешь сортировать». – «Разве я бог? Я так не умею». – «Я научу». – «Зачем, Гаеча?» – «Научишься правильно сортировать сны, я сам выйду под солнце. Всех живых научу, как правильно жить. Я тут о многом думаю. Всех научу, как благоустроить тундру. Пусть знают все, даже комары и оводы, что всё можно изменить». – «Как звучит страшно».
Билюкай весело засмеялся.
С угольных гор потекли невидимые струйки, запахло сернистым газом.
Сразу прилетела стая встревоженных гамул, раскрутилась в черном воздухе серым, почти невидимым веретеном.
«Загляните в Киша, – приказал Билюкай. – Что в нем?»
Тьма сразу сгустилась. Ни единого огонька, будто всё заполнилось черным.
«Внимательно смотрите. Я так чувствую, что темной материи в мире всегда больше».
Голову Киша пронизывали резкие вспышки, мелкие, как бы точечные. Конечно, Билюкай и так знал обо всём, чего хочет и не хочет Киш, какие мысли в нем прячутся, даже в самых тайных местах, но тестировал, скорее, не столько Киша, сколько своих гамул.
«Что видите?» – «Разные предчувствия». – «Серьезные предчувствия?» – «Очень серьезные». – «Так я и знал».
Билюкай зевнул, потом предложил:
«Поговори со мной. Если не обижусь, отпущу».
«А как быть с рецептом? Кутха ведь не примет меня без рецепта. Неужели вечно теперь буду ходить по темным складам, где слепые вредное пьют?»
«Поговори со мной, – повторил Билюкай, зевая. – Если не обижусь, отпущу с рецептом. А обижусь – так и будешь ходить по складам, разносить накладные, спорить с кладовщиками. Будешь с кочегарами пить вредное, глаза выварятся, зачем тебе глаза? Немного совести дам, чтобы мучился».
Почувствовал, что Киш готов.
Засмеялся: «Мне скажи: живое убивать можно?»
Киш напрягся. Понимал, ответить надо так, чтобы не обидеть Билюкая. И врать нельзя – Билюкай ведь всё видит. Не зная, как правильно ответить, стал рассуждать:
«Охотник убивает зверя, а зверь убивает охотника. Келилгу убивает чюлэни-полута, если тот разбалуется, а чюлэни-полут убивает Красного червя, если сможет…»
«Пищевая цепочка!» – умно пискнул из кармана мышонок.
Киш понял подсказку. «Кутха так сделал, что все друг другу в пищу идут».
Подумал и дальше объяснил:
«Но тебя, Гаеча, убить не могут».
Даже сам удивился, как объяснил:
«И Кутху убить не могут. Вы и есть мир. А как убить мир? Вырвет при одной мысли о таком. Ты и Кутха можете убивать, но сами лично никого не убиваете. Насылаете гамул, мор, трясение земли, огромные волны, много сильных морозов, но сами никого не убиваете. Видишь, Гаеча, разницу? Я не могу убивать потому, что боюсь, а ты и Кутха не убиваете потому, что не хотите. Видишь большую разницу? Не знаю никого, кого бы лично убили боги. Однажды было, видел пораженного молнией. Но это, говорят, гамулы баловались».
Стеснительно пошуршал оперением.
Билюкай растроганно рассмеялся: «Теперь скажи, к чему стремится убивающий?»
Как ответить, чтобы Билюкай не обиделся? Стал думать. Мышонок из кармана хитро подсказывал: «Может, убить технокрысу? Или разогнать гамул? Или повалить в траву Столб?» Такое отвечу, подумал Киш, точно буду ругаться с кладовщиками. Не боялся так думать. Знал, что Билюкай видит каждую его мысль, а то, чего не увидит, подскажут верные гамулы. Про себя так размышлял: к чему стремится убивающий? Чужую жизнь отнять. Я не убиваю, может, это неправильно? Я Детей мертвецов мог убивать, а не смог. Лося жалел.
Сказал, помолчав:
«Каждый стремится к каждому».
Прозвучало неясно, попытался пояснить:
«Каждый стремится к каждому, Гаеча. Ильхум страдает, когда один зверь не любит другого зверя, а когда один зверь любит другого, Ильхум улыбается. Правда, она хочет, чтобы любили только те звери, кого она сама к этому предназначила. Когда ей нравится, тогда много солнечных дней в году, появляется красивый помет у животных и у людей. Ну да, я знаю, Гаеча, приходят Дети мертвецов – убивают котят у рыси, рысь прыгает в урасу, давит чужое дитя, Герой третьей степени Донгу поедает тысячи и тысячи умных и глупых представителей великого народа Аху. И всё такое прочее. Но смотри, Гаеча, как сладко двигаться навстречу самке…»
«Забудь про технокрысу!» – подсказал Икики.
«Кутха нам глаза дал. А ты, Гаеча, нам мозги дал. Все видим северное сияние, Гаеча, от красивого света чувствуем новое. Тревожимся, радуемся. Когда в бане видел изображение девушки на стене, оно было для меня как северное сияние. А потом видел саму…»
«…суку и технокрысу…» – вкрадчиво подсказал мышонок.
«…девушку… близко видел… разговаривал… Если отпустишь меня, Гаеча, отпусти вместе с Айей. Такую красоту нельзя держать в темноте среди слепых, тут ее никто не увидит. Если отпустишь, у тебя останется чудесное изображение. Сам говорил, много такого имеешь. К чему стремится убивающий, спрашиваешь. Теперь думаю так, Гаеча: может, даже убивающий стремится к снам надежды…»
