VII
Весь день проговорили.
У медленного костра проговорили.
«Народ Аху – слабый, – призналась Кишу добрая Ильхум. – А задумывался как сильный. Сперва так и было: все трудились, строили норы, вместе любовались восходом солнца. Учитель писал «Книгу совести», дочь Учителя вязала носки. Собиратели целебных трав соревновались. А теперь друг у друга тащат, врут, Кутхе штаны прогрызли. Не желают делать запасы, желают заниматься спортом в Большой норе. У некоторых ни внешности, ни ума, да и шерсть с проплешинами, а о себе говорят – доктор».
Мышонок в кармане Киша вздрогнул.
И тут же заворочался, тяжело застонал Кутха.
От собственного стона очнулся, не протирая глаз, выпил половину горшочка, туманно спросил: «Где красивое?»
Не дождавшись ответа, упал в траву.
Добрая Ильхум объяснила: «Пьёт только давёжное вино. Нравится. От такого вина кровь сворачивается и сны такие, что Билюкай беспокоится».
Кутха, правда, спал тревожно. Вздрагивал, отмахивался от невидимых опасностей, вскрикивал: «Мы – творцы нового!» Из тумана похотливо выдвинулся огромный, как гора, зверь Келилгу, любовно лизнул соленое лицо Кутхи. «Во имя нашего завтра – сожжем Рафаэля, музеи разрушим, растопчем искусства цветы». Тут же налетели гамулы, ревниво оттолкнули: «В Бобруйск, жывотное!»
Киш не понял: «О чем это они?»
Мышонок знающе сказал из кармана:
«Считают, что мировоззрение Келилгу выдаёт в нем скрытую ликантропию и склонность к дальним походам».
«Что такое ликантропия, Икики?»
«Не знаю. Подумай. Может, болезнь».
Гамулы обрадовались. Зажужжали, как черное веретено.
Киш так и понял, что ликантропия – болезнь сказочная. Вызывает различные превращения в теле (мама Ильхум смотрела на Киша загадочно); например, больной может перекинуться в волка или в какое другое животное.
А письмо на этот раз оказалось длинным.
…Влад…
Дальше затоптано.
…быть рядом…
Дальше опять затоптано и короткое:
…ой…
А почему ой, неизвестно.
Может, слово так заканчивалось? Или испугалась чего?
Сладко заныло сердце. Понял: ему письмо лично. Пара нескромных диких быков осторожно приблизилась, пытались что-то подсмотреть – глаза налились кровью, только не знали грамоты. «Глаза опустите!» – посоветовал.
Опустили. Но со скалы уставился сказочный старичок.
На ремешке у этого – убитый лось. Подавал непонятные знаки, но Киш письмо собою прикрыл.
…быть рядом…
…ой…
Зайцы-ушканы прыгали, совсем отчаялись.
Приковылял дед сендушный глупый.
«В газенваген!» – вопили гамулы.
«Чего это они?»
Мышонок охотно перевел:
«Участие деда сендушного загрязняет атмосферу дискуссии». – «Какая тут дискуссия? Пусть уйдут». – «Не уйдут. Надеются». – «На что надеются?» – «На красивое».
VIII
Кутха опять уснул.
И добрая Ильхум задремала.
«Ты неинтересный, – заявил Кишу мышонок. – Ты демократию не поддерживаешь».
Киш так понял (может, неправильно), что демократия – это еще один способ читать чужие личные письма. От этого сильно страдал. От мирового несовершенства страдал. Хотелось сесть напротив Айи, как когда-то на подземном складе, загадочном от прыгающих отсветов кочегарки. Там фотожаба на ящиках – подмигивает сладкая Айя. Там бегущая строка разрывает тьму: «…превед кросавчег! ты папал на наш сайтец! для души падонга тут найдетсо фсо картинки всякие и прикольные и эротические бугагага…»
Совсем затосковал, но очнулась Ильхум, бережно осмотрелась.
Погладила морщинистой ладошкой потный лоб спящего Кутхи, взглядом укорила прячущихся в тени зверей. Потом заглянула в тайные мысли Киша, в самую глубину, сплюнула от огорчения, прочитав упомянутое приглашение в сайтец. Сказала вслух:
«Брат Гаеча всех гамул развратил. Теперь у народа Аху – болтливые серые сарафанчики, а у Гаечи – гамулы».
Поставила в траву новый горшочек.
«А это зачем?» – «Кутха проснется». – «Спросит про рецепт, да?» – «А ты не жди, Киш. Тебе уйти надо». – «Почему мне надо уйти, мама Ильхум?»
Покраснела: «Пора тебе знать. В тебе голая поселилась».
Киш тоже покраснел: «Это просто мои мысли, мама Ильхум. У всех бывает такое».
«Как это у всех? – покачала головой добрая старушка. – Где ты видел, чтобы звери скопом бегали за Келилгу? У него тоже бывают страстные мысли, но не такие, чтобы на чужое глаза выпучивать. Дело не в мыслях, Киш. Звери сразу чуют такое, чего всем хочется. Кутха, глупый старик, – сердито замахнулась на спящего. – Он мир построил, теперь больше отдыхает, спит. Думает: в остальном люди и звери сами разберутся. А разбираются не они, а Билюкай. Билюкаю власти под землей мало, он сговаривается с Детьми мертвецов. Томит сладкими снами надежды, пугает страшными снами страха. А Дети мертвецов и рады. Билюкаю помогают, учат гамул глупостям, обещают всем просторный и жаркий мир счастья, в котором Билюкаю будет хорошо, а Кутху глупого старого просто снабдят горшочком с крепким давёжным вином и отправят на ледяной остров. И ты тоже, Киш, – упрекнула, – не видишь и не слышишь! А в тебе голая поселилась». – «Как голая? Как поселилась?» – «Ты теперь мужчина и женщина вместе». – «Мужчина и женщина – всегда вместе, мама Ильхум». – «В мыслях – это да. Но у тебя-то не в мыслях. Голая в тебе растворена – в твоем теле. Билюкай любит такое выдумывать. Вас теперь двое в одном теле, – так Билюкай придумал, чтобы обоим помочь. День – ты в теле, а ночь – голая. Из-за того это, что не оставил мышонка на хранение. Билюкай этому удивился. Он думал, что ты такого друга поганого, маленького бросишь, выйдешь в тундру с девушкой. Сказал гамулам: «Киш – сумасшедший!» А на деле получается, что ты и сердиться ни на кого не можешь, потому что Билюкай даже больше сделал, чем обещал. Сразу троих на свет выпустил! Правда, двоих в одном теле». – «Почему в одном?» – «Чтобы друг друга не видели». – «Если так, почему звери на меня смотрят?»
«Глупый Киш, они не на тебя смотрят. Они ждут, когда ты уснешь, и тогда появится в мире красивая самка. Чудесная, как Билюкай любит. Как луна, такая красивая. Голая, сядет у костра, будет долго беседовать с гамулами. Они ластятся к ней: «Сестра Утилита!» А потом старый Кутха проснется, будет кричать: «Вот каких красивых делаю!» Выпьет полгоршочка вина и снова уснет. Гаеча для брата никаких снов не жалеет».
Посоветовала: «Уходи».
Добавила: «Здесь и без тебя беспокойно».
