– А я вот, пане сотник, тоже… за Яринку в пекло пойду! Мне бы… только вызволить ее. Батька мой хотел за Мыколу Яринку сватать, за старшего брата. Воля ваша, только знайте, что в пекле я вам пригожусь. Ох как пригожусь, помянете мое слово! А если и сгину, так не жалко. Смотрите, пане сотнику, можете оставить меня – только как бы потом не пожалеть!
– Да ты что?! – Сотник задохнулся. – Грозить мне вздумал, бурсаче?
В окулярах стоял отблеск гаснущего заката, и за красными искорками не разглядеть было Хведировых глаз.
* * *
Выступили на рассвете.
– Як засядем, братья, коло чары,
Як засядем, братья, при меду —
То хай едут турки и татары,
А я себе и усом не веду!
Мороз щипал добряче, а в светлеющем небе, во всей природе чувствовалась уже весна. У сотника Логина странным образом полегчало на душе: проклятая надежда, искушение адово, перестала мучить, а, наоборот, придавала силы. Хлопцы пели – а сотник улыбался в усы; жива Яринка, жива и вернется, потому что у Яринки есть батько, который не боится ни турка, ни ляха… ни чорта, ни жида!..
Юдка ехал слева и чуть позади, сотник время от времени терял его из виду, но знал, что беспокоиться не о чем. Хлопцы присмотрят. Много, ох много внимательных глаз держат супостата, будто на аркане – пусть только попробует бежать!
– Кришталева чара, серебряна крешь —
Пить или не пить, все одно помрешь!
Кришталева чара, серебряно дно —
Пить или не пить, братцы, все одно!
И за паном Рио глядят, но за тем присмотр уже не такой. Тот из шкуры рвется, чтобы в свое пекло обратно попасть. Хоть и верно Хведир сказал – кто его знает, что у заброды на уме?
Сотник оглянулся.
Два всадника ехали стремя в стремя, но один сидел в седле, как конная статуя, которую сотник видел в Питербурхе, а другой – как дойная коза, прости Господи.
Сотник усмехнулся снова. Правильно он Хведира взял – не ошибся. И человек верный, и за толмачом приглядка. Жаль только, что бурсак, а не черкас!
Рудый Панько ожидал, как и уговаривались, на перекрестье. Хлопцы поехали мимо, сотник придержал коня; старый ведьмач пошел рядом, держась за стремя:
– Прощевайте, панове, вскоре ждем вас обратно с Яриной Логиновной!
Юдка, который тоже задержался, согласно кивнул. Братья Енохи, не отстававшие от душегуба ни на шаг, одинаково ощерились за его спиной. Дождетесь, мол, да не всех, кое-кому в пекле самое место!
– Смотри, Консул, – скороговоркой сказал ведьмач. – Дальше ни ты, ни я не властны. Будет наша смена – проскочите без потерь. Или для вида придерутся… Когда придираться станут, – это уже сотнику, – давай своим хлопцам наказ всех рубить и вперед прорываться. Тут уж как доля скажет! А если смена чужая, так…
Ведьмач замолчал. Почесал в бороденке:
– Ой продала дивчина сердце, та й купила черкасу седельце… Пан или пропал. Держи, Консул!
Сотник узнал знакомый колдовской медальон. Ишь, Панько! «Знатная цяця, только к чему она тебе? Еще беда какая приключится…»
Старый пасичник поймал сотников взгляд.
– Та не гневайся, пане! Тебе бы отдал, да только через Рубеж с такой цацкой проходить – лучше в пороховой башне люльку раскуривать. Ни к чему она тебе, послухай старого Панька!
Братья Енохи, которые разговор слышали с пятого на десятое, переглянулись. Дескать, после жида будет еще и пожива!
– То семь бед – один ответ, – усмехнулся Юдка, убирая цацку под жупан.
– На том свете не дадут горелки, а ни пива-меду, ни вина… – слышалось впереди. Хлопцы уходили все дальше, замыкала отряд чортопхайка с не то что гаковницей – с гарматой цельной!
– Ну, пошли, бесовы дети, – шепотом сказал Рудый Панько, и лицо его на мгновение потеряло привычный румянец.
А может быть, сотнику показалось?
* * *
Ворота стояли в стороне от дороги и были вроде шибеницы, и даже веревка висела, оборванная. Вот только кому взбредет на ум ставить шибеницу посреди леса, да еще из железа?!
Сам сотник сроду бы ворот не приметил. Юдка указал.
– И это двери в пекло? – Хлопцы смеялись. – Ой, жиду, гляди, к шибенице привел, то, может, сам в петле и попляшешь?
Пан Рио молчал. И сотник, на него глянув, посерьезнел. Хведир пытался что-то объяснить братьям, но его не слушали.
Юдка слез с коня. Держа его в поводу, сделал шаг к воротам, другой…
– То не торопись, жиду, куда ж ты убежишь? Коли ты уже свое дело сделал, то, может, теперь мы потешимся? Как ты над Гонтовым Яром потешался!
Будто не слыша, Юдка снова шагнул вперед – оказался прямо под ржавой перекладиной…
Сотник едва удержал крик. А кто-то из хлопцев и не удержал, ахнул, когда волна света, такого яркого, какого на земле и не бывает, обрушилась со всех сторон, и занялось дыхание…
– Добрый день, господа, вас приветствует Досмотр. Назовите пункт следования.
Ох, и голос был! Панский голос, хоть по-москальски говорил, но ладно и понятно, а только жуть брала, будто мертвая статуя свой каменный рот открыла.
Отвечал Юдка. Складно отвечал, хоть ни слова не разобрать. Нет, не зря душегубца помиловали до поры, ох, не зря!
– Пожалуйста, документы на контроль, – сказал каменный голос, эхом прокатился по всему телу, зазвенел в костях.
Логин чуть приоткрыл глаза.
Хлопцы собрались вокруг своего сотника, плечо к плечу и спина к спине, готовы отразить врага, откуда бы он ни появился. У многих в руках были обнаженные шабли; Хведир держал за руку пана Рио, один только Юдка стоял в стороне, и, глянув душегубцу в лицо, сотник едва узнал его. Силен, жид! Тогда на площади, перед лютой смертью у него не было такого лица.
В воздухе перед Юдкой возникло белое, как подушка, облако. Оскалившись, Юдка опустил туда левую руку. Оглянулся, безошибочно нашел взглядом Логина и Рио:
– Предъявляйте!
Сотник почуял, как по лысине катится пот. Попробовал вспомнить молитву – не сумел; гадливо осмотрел белое облако, возникшее и перед ним тоже, мысленно плюнул, скрутил левой рукой дулю и сунул в клубящийся мягкий морок.
– Спасибо, – сказал каменный голос, вполне, кажется, удовлетворенный. – Предъявите личности для досмотра.
Рядом явственно охнул Свербигуз. Хлопцы зашатались, кто-то принялся читать «Отче наш» и запнулся на третьем же слове. Сотник ощутил, как поверх режущего света наваливается тьма, и тьма стократ хуже, как будто к отворенным жилам присосались тысячи упырей и пьют, пьют…
А потом послышался другой голос – будто железом провели по стеклу:
