– Скрипачи – то пышно. Спляшем разом, панове черкасы?! А то юшка простынет, горелка степлится? шинкарка состарится?!
Но насмешки не было в словах Заклятого. Вместо нее теплилась малая грусть, билась синей жилкой на виске; «А и впрямь славно бы!» – подмигивала.
– Эх, дурни вы, дурни!
Пан сотник аж руками в огорчении развел.
– Ну как есть дурни! Чарка, шинкарка… скрипачи! До дому нам подаваться надо, до дому, до хаты! – а там всякому своя сласть по душе сыщется!
Он многозначительно воздел палец к потолку:
– Слыхали, панове-молодцы! До дому!
Толстый был палец у сотника Логина. Уверенный.
Не палец – перст указующий.
– И все-таки сперва хотелось бы знать: о чем господин сотник изволили толковать с мастером… с князем Сагором? Домой – это хорошо, только мне бы, например, лучше не домой… Я, не в обиду будь сказано, и без того дома. Мне бы, например, лучше в гости… да куда подальше.
Женщина-Проводник выжидающе смотрела на Логина Загаржецкого.
А он сиял ясным солнышком. Жмурился котом, укравшим с ледника добрый жбан сметаны. И я еще подумал: не мои мысли, не мои образы… чужие сравнения.
Кто ты теперь, глупый каф-Малах? куда ты теперь?
Тоже – домой? в гости? сына на мамкину родину свезешь, могилке разрытой поклониться?!
–
…в костер бросите? – спросил Гринь шепотом, ни к кому не обращаясь.
– В какой костер?! – удивился оказавшийся рядом сосед. – Читать надо, пока не замолчит. Беса гнать… Это не дите орет – это бес в нем.
Младенец зашелся новым криком…
И почудилась мне на краткий миг несуразица. Рубежи, дорога, костры…
Насквозь. И он, сын мой, идет к своему костру – а мне не догнать. Не спасти.
Только все равно – бегу.
Пусть – не
насквозь. Пусть – спотыкаюсь. Пусть босые ноги – в кровь, в янтарную, светящуюся жижу.
Я бегу.
Я здесь, с тобой.
– Ты, пани пышна, гони прочь тугу-печаль! Не тот человек сотник Логин, чтоб боевых товарищей на произвол судьбы бросать! – Логин с укоризной покосился на женщину-Проводника, но палец, к потолку воздетый, опустил. Не до пальца стало. – Я так кнежу вашему в очи и сказал: за всех думать надо. Чтоб потом от стыда не сгореть.
– И князь Сагор с вами полностью согласился?
– А как же, ведьма ты моя дорогая! Говорю ж: статут шляхетский – назубок! Подписали мы с ним угоду…
Учинился переполох.
До небес.
– Тихо! – возвысил голос пан сотник. – Цыть, говорю! Разорались! Ну, не подписали еще… по рукам вроде как ударили, а все равно – на словах больше. Едва, значит, обступит нас ихняя клятая радуга со всех сторон, будто татарва в степях Таврийских – вот тогда и подпишем. Он как кнеж тутошний, я как сотник валковский. Все чин чинарем, по закону.
– Батька! Чего он хочет, сей кнеж, что ты его возлюбил сердечно?!
Логин подкрутил седой ус.
– В гости к нам, доню моя, хочет! На горелку, на гречаники!
Дружный хохот черкасов был ему ответом. Даже Юдка Заклятый сперва прыснул слюной – но сразу поскучнел.
Задумался.
– Чего регочете, голодранцы?! Правду говорю: в гости до нас кнеж Сагорский просится! На землю нашу! Так в угоде и порешили записать: Логин Загаржецкий, мол, сотник валковский, зовет кнежа Сагорского со всем остаточным маетком на землю свою, гостевать!
Женщина-Проводник подошла вплотную к разошедшемуся не на шутку сотнику.
Глянула в упор:
– А не вспомнит ли господин сотник: как точно должен формулироваться сей пункт договора вашего?
– Ох, ты и язва, пани Сало! Как есть язва! Сорочинский ярмарок, не баба! Делать мне больше нечего, как словесами всякими башку забивать!
– Ну а все-таки?
Логин задумался:
– Да вроде просить я кнежа буду на бумаге, по-шляхетски: «Пойдешь, значит, ко мне на землю?» А он в ответ чиниться не станет, запишет: «Пойду!» – и вся угода!
– И в третий раз спрошу господина сотника: каким образом князь Сагор собирался после этого открыть проход через Рубеж меж нашими Сосудами?
– А это уж, пани Сало, тебе лучше ведать! Кнеж мне по-дружески шепнул между делом: не простая ты баба! Вот перед тем, как подписи-печати ставить, и пошлем мы тебя гонцом к стороже Рубежной! Они, сказывают, и кнежу Сагорскому, и тебе, пышна пани, клятву давали: за труды ваши вывести к спасению! А брехать им не с руки… не могут они брехать, в том кнеж мне слово давал! Вот и велишь ты им: пропускайте, мол, кнеж Сагорский к сотнику Логину гостевать едет!
Я заметил: женщина-Проводник побледнела.
Хотела что-то еще спросить или сказать от себя – да не успела.
Бешеная панна сотникова разом про хромоту забыла. Где усталость?! Где хворь?! Птицей слетела со скамьи, встала против отца. Глазищи в пол-лица, зарницами полыхают: того и гляди, стены ясным огнем займутся.
– Батько! Кнеж Сагорский – душегуб, кат записной! Он меня пытками мучил! Пахолкам своим в забаву отдал! А ты… ты с ним, с псом шелудивым, угоды подписывать мостишься?! Где твоя честь, где гонор черкасский?!
– Что? Что ты мелешь, Яринка! Давно за косы не таскали?!
– Панна сотникова! Опомнитесь!
– Братцы! Не можно Сагору верить, никак не можно!
– Послухайте старого жида, панна Яринка! Нехай ваш батька тому кнежу хоть замуж за него идти поклянется! Там видно будет… Впервой, что ли, батьке вашему по своему слову каблуками плясать?..
– Ах ты подлое племя! Христопродавец! Душу выйму!
– Не гневайтесь, пан зацный! Свою продали, взамен мою вынуть мыслите? А зачем вам душа жидовская? У Рудого Панька на христианскую сменять, или в заклад до поры оставите?!
Хлопнула дверь – аж штукатурка сверху дождем брызнула.
Выбежал прочь пан сотник.
От греха подальше.
Я смотрел ему вслед, краем уха внимая перебранке, и никак не мог понять: откуда такое спокойствие? Глупый, глупый каф-Малах, отчего ты не кричишь, отчего не споришь взахлеб?
Начало это или конец?
Уверенность или обреченность?!
Сале Кеваль, прозванная Куколкой
– А помнишь, Мыкола? – вдруг спросил невпопад есаул, осторожно трогая засохшую ссадину на подбородке. – У корчмарки Баськи, на гулянке? Помнишь?! То-то хлопцы веселились, пока живы: нарядятся в хари и давай вприсядку! А вот еще, бывало, один оденется жидом, а другой чортом, начнут сперва целоваться, а после ухватятся за чубы…
