Вновь чертыхнулся по-остзейски ротмистр, шашку пряча. Ехали на войну – на охоту попали. Только кто охотник, кто дичь?
Словно понял его волчина. Оскалился, назад отступил. А с ним и остальные. Пуста стала дорога ночная, словно привиделось все.
– Песню! – не выдержал фон Клюгенау. – Да поггомче, глоток не жалеть!
У Чорним мори – запиканка,
Сывуха б у ричках тэкла,
В Дунай бы напустыв слывьянкы,
А дно зробыв бы я из скла…
Разогнала песня ночную тишь. Откликнулся на звонкие голоса сыч – недоволен был старый.
– А ведь жалко! – заметил Волчий Пастырь, провожая отряд долгим взглядом огненных глаз. – Люди все-таки!
Прочие волки были с ним вполне согласны.
4
Ближе к полуночи посвежело. Штабс-капитан Вершинин и тот, слегка оклемавшись, смог правильно сообщить, который час, для чего долго вглядывался в светящийся фосфором циферблат.
– Аккурат без пяти двенадцать. А знаете, господа, нижегородцы – не уродцы, зато Нерехта враз на ум поставит!
На этот раз и Клюке фон Клюгенау не спорил. Полночь! И если он не ошибся, если карта не лжет… А с чего бы лгать карте Генерального штаба?
– За тем холмом, господин ротмистр. Река, мост, а за мостом – Ольшаны!
Есть! Прищучим краснопузых! Недолго тебе ждать, красный командир Химерный!
– Остогожно! Остогожно! Дозог – впегед, не шуметь!..
Подобрались люди, взбодрились привычные лошади, близкий бой чуя. Сейчас, сейчас!..
– В Луцке все не по-людски, – прошептал внезапно штабс-капитан, словно чувствуя что-то, – вокруг вода, посреди – беда!
Редко ошибался бравый рубака Вершинин – даже с похмелья. Как выехали дозорные из леса, как поглядел вперед ротмистр, бросил взгляд на застывший под звездами недвижный простор…
– Так что, ваше благородие, города-то и нет!
Чуть не ударил фон Клюгенау усердного дозорного, хоть в последние годы привычку эту опасную постарался забыть. Хроникер газетный нашелся!
– Китеж, – на сей раз определенно к месту заметил капитан. – Смотришь, а не видишь!
Точно! Все есть, все как на карте: река с камышами, мост деревянный с перилами, лес вдали… Стой, какой такой лес? Не лес, там город быть должен.
Стиснул зубы ротмистр, вновь вперед поглядел. Ладно, нет Ольшан. А что в наличии?
– Мельница там, ваше благородие. Водяная, от моста чуть правее… Фу ты! Да не правее она, прямо перед мостом устроилась! Да чего же это творится?
Вгляделся фон Клюгенау: верно! Не взойти на мост – прямо на крыльцо наткнешься. Вброд? А если глубоко? А если на мельнице засада красная с пулеметами?
– Спешиться! Отгяду укгыться в лесу. Дозогным – наблюдать!..
Вдохнул ротмистр свежий травяной дух, опустил бинокль немецкий, трофейный, повернулся к Вершинину. Тот же, приказ исполнять не желая, просто лег в траву. Устроился поудобнее, на звездное небо глянул.
– Глупая истогия, пгавда? – прошептал ему фон Клюгенау, стараясь, чтобы нижние чины не услышали.
– Холмогорцы царя из-за угла встречали, – задумчиво проговорил тот, взгляд от звезд не отводя. – А юрьевцы…
– Сергей, будь человеком! – не выдержал ротмистр, на миг малый ловя заветное «р». – Мы же скоро спятим!..
– Уже! – совершенно трезвым голосом перебил Вершинин. – Уже спятили, Георгий!
Перекатился на живот, ударил добела сжатым кулаком по влажной земле.
– Разве ты не замечаешь, Георгий? Все сошли с ума: страна, народ, мы с тобой, этот сельский колдун. Все сошло с ума, даже Время! Ты что, до сих пор думаешь, мы воюем с последователями учения немецкого экономиста Маркса?
– Гас-фи-ло-соф-ство-ва-лись, господин штабс-капитан? – выдохнул сквозь зубы фон Клюгенау. – Спекуляциями по Гегелю заниматься изволите? Пгиказываю наблюдать – и докладывать!
– Водки хочу! – безнадежным тоном откликнулся Вершинин, перемещаясь на бок и прикладывая бинокль к глазам. – В Вильне семь дорог для жида и три для поляка…
Ротмистр попытался повторить про себя последнюю фразу, наткнулся на «р» в слове «дорог» и бросил безнадежное дело.
Оставалось одно – ждать и наблюдать. Докладывать, впрочем, тоже.
5
Первым бочку заметил не дозорный, а все тот же Вершинин. Увидел – и поспешил сообщить начальству. Так и сказал:
– Движущаяся бочка слева!
Доклад был повторен опоздавшим дозорным, постаравшимся, правда, заменить точное название на неопределенное «объект». «Объект» с хорошо различимым хлюпаньем выбрался из воды и, чуть переваливаясь, двинулся к мельнице.
– Бочка на крыльце! – бодро отрапортовал штабс-капитан, после чего фон Клюгенау с привычной для остзейца основательностью перекрестился: естественно, по-лютерански.
– Бочка в доме, дверь закрылась!
– Господин ротмистр, господин ротмистр, бежать нам надо! Сей же час! – заспешил выскочивший из темноты хорунжий.
Вторая бочка пробкой вынырнула из темной воды – и столь же легко взлетела на берег.
– Бе-жать?! – страшным шепотом переспросил кавалер Георгиевского оружия Клюке фон Клюгенау, расстегивая кобуру. – Ты сказал…
– Вторая бочка в доме!
Нрав командира знали, и хорунжий нашелся мигом:
– Совершить военный маневр! Обойти! Только скорее, скорее, это же водяная мельница, тут они и собираются!
Ротмистр сплюнул и вцепился в бинокль. Он не знал точно, принято ли в Малороссии, чтобы бочки по ночам собирались на мельнице, но паники в отряде допускать было нельзя. Тысяча чертей и одна ведьма! Бочки – не торпеды, в конце концов.
И тут он увидел стог.
Проморгал дозорный – и Вершинин не в ту секунду глаза от окуляров отвел. Вот и замечен оказался стог лишь у самого крыльца. Тяжко было стогу, но путь по ступенькам преодолел он на диво быстро. И в открывшуюся дверь нырнул с невиданной резвостью, почти не наклоняясь.
Креститься на этот раз фон Клюгенау не стал, порадовавшись, что вовремя отправил нижних чинов в лес. Впрочем, стог – не мокрая бочка, по нему можно и зажигательными…
– А вот теперь точно – гаплык! – вздохнул хорунжий, тыча вперед пальцем. – От казав же я вам, пане добродию!..
От волнения он явно растерял весь запас русских слов, полученный в унтер-офицерской школе.
– Попгосил бы использовать великогоссийскую гечь! – шепотом рявкнул ротмистр, тоже отметив данное обстоятельство. Но не утерпел: – Что там?
– Вода! Разве не видите, господин ротмистр? Вода к нам…
– Любимовцы – водохлебы, ладожане щуку с яиц согнали, – заметил штабс-капитан Вершинин, резко вскакивая и пряча бинокль. – Тамбовцы воду за степь приняли да неделю топли!
