– Не лайся, старая. Хлопцу повечерять надо было? Ото ж…
– Знамо, мужикам бы только жрать! Чай, и сама б накормила… Эй, бурсак, чего топчешься? Заходь в хату…
Карга оказалась шустрой не по годам. По горнице шныряла мышью. Семена мигом стала звать Сенькой, на кудри льняные косилась с одобрением и за десять минут ухитрилась выпытать у ошалелого квартиранта всю биографию. Желая отвязаться от любопытной бабки, Сенька сказался уставшим, закрылся в выделенной ему каморке и, забравшись под перину, задремал.
Однако вскоре позывы «гидробудильника» погнали Бурсака на двор.
Луна зашла за тучу, серебрясь щербатым краешком. Тьма копилась вокруг, едва ли не бросаясь под ноги. «Поди отыщи нужник!» – злобствовал Сенька. Не мудрствуя лукаво, он подошел к плетню и облегченно зажурчал. Когда же повернулся к дому, застегивая ширинку, то первым делом обнаружил два ярко-зеленых глаза.
Глаза изучали парня с нездоровым интересом.
– Брысь! – махнул рукой Джип Чероки.
Для обычной кошки глаза были великоваты. И расстояние между ними удручало, наводя на малоприятные мысли. Сенька осторожно двинулся вдоль плетня. Если тварь останется на месте, есть шанс обойти ее, быстро рвануть в хату и захлопнуть за собой дверь. Невидимая во мраке башка зверя шевельнулась, следя за маневром квартиранта. Луна над хутором робко высунулась из-за тучи, желая принять участие, и у Бурсака вырвался вздох облегчения.
– А, это вы…
Он чуть не добавил «старая дура», но вовремя прикусил язык.
– Напугали меня, джип-чероки…
Бесстыжая старуха, которой так не вовремя вздумалось любоваться естественными отправлениями гостя, кивнула в ответ. Дескать, да, напугала. Вместо извинений она скрутила мосластую дулю размером с добрый горшок и ткнула в Бурсака, каркнув во все горло. Что именно, Сенька не разобрал. Хотел переспросить, но неожиданно для себя издал загадочный трубный звук. Будто любимую трубу в глотку вставили, а потом завили винтом, на манер валторны.
– У-у-у!
Едва пакостный гудок нарушил тишину ночи, cкрутило Сеньку в бараний рог. Узлом завязало, наизнанку вывернуло да оземь шваркнуло. Ни жив ни мертв, стоит Бурсак на четвереньках. Моргает, ветры пускает, бурчит расшалившимся брюхом.
Это, значит, Сеньке так представляется.
А ежели из-за плетня глянуть, совсем другая картина выходит.
Воздвигся посреди двора иностранный монстр, чудо-юдо заморское – джип «Grand-Cherockee». Смоляной лак крыльев в лунном свете блестит. Фары мигают, из выхлопной трубы сизый дымок курится. Вместо сердца – пламенный мотор. Бьется ровно, мощно, силушки лошадиные табунами гоняет. Лампочки на приборной панели мерцают, словно огоньки покойницкие на болоте-трясине. Манят-заманивают: прокатись, мол!
Застоялся железный конь без дела.
А карга старая и кочевряжиться не стала. Шасть за руль! – только дверца мягко плямкнула, словно губа драконья. Сенька от наглости хозяйкиной благим матом заорал. С перепугу, а больше от возмущения. Добро б оседлала, ведьма, а то ведь – стыдно сказать! – внутрь тебя лезет! Вытряхнуть бабку из себя наружу не представлялось никакой возможности. Карга же тем временем педаль газа по самые Сенькины гланды утопила.
Видать, сто лет на иномарках по здешним буеракам гоняет.
Наловчилась.
И бросилась трава степная, чабрец-душица, навстречу.
Понесся Сенька Бурсак по бескрайней украинской степи, мыча бугаем-производителем. Рассекли темень лучи галогенных фар. Завизжала от радости старуха-гонщица. Взлетает машина на ухабах-колдобинах, мелкие камни в днище колотят – что ж ты творишь, зараза?! больно! – кренит машину вправо-влево, словно катер на крупной зыби…
Поди разгонись по нашему бездорожью!
Был бы на месте «Grand-Cherockee» какой-нибудь «Мерседес» или «Шкода» – лежать пижону в овраге. А джип-работяга ничего, держится. Впрочем, когда вырулила ведьма на шоссе, вздохнул бедняга с облегчением. По ровному асфальту мчаться не в пример веселей. Если б не старуха в потрохах, вообще б за счастье сошло.
Ага, жди от судьбы кукиша.
Свернула карга на раздолбанный проселок, а там и в лес.
Тут-то и взяла Бурсака злость. Сколько ж можно над человеком измываться?! Прям-таки из себя вышел – эх, думает, бабка,
тытолько из меня выйди, устрою я тебе «Формулу-1»! Намотаю на колеса, пикнуть не успеешь!
Никогда раньше не водилось злых мыслей у веселого трубача.
А нынче осерчал не на шутку.
Глядь – впереди опушка. За опушкой озеро маячит. Туман над водой висит, тени в тумане хоровод водят. Выскочила карга из Сеньки, одежонку скинула, бесстыдница, и к озеру. А ключ зажигания вынуть и забыла! Напрягся Бурсак, взрыл траву колесами. Злобу сердечную в бак перелил, с ручника снялся, искрой пыхнул. Одно и успела подлая ведьма – обернуться. Ох и врезал ей студент бампером, от души! Взлетела бабка в воздух куклой сломанной; трижды, пока летела, перекувыркнулась. Упала у кромки воды, лежит, не шевелится.
Тени разбежались – от страха, должно быть.
Уж больно грозен ты, джип-чероки, Семен Бурсак!
Стоит Сенька на карачках, башкой кудлатой мотает. Нет колес, нет мотора – коленки, сердце, родная печенка, «Агдамом» траченная! Сгинуло наваждение. Плюнул Бурсак с чувством, встал кое-как и хотел было прочь идти. Да задержался. Подошел к воде, на мучительницу глянуть напоследок, – и застыл соляным столпом.
Лежит на земле девушка его мечты.
В чем, значит, мать родила.
4
Двое тунеядцев, ранее судимых, известные павловской братве как Гоп со Смыком, которые ранним утром угнали от «неотложки» джип «Grand-Cherockee», успели вовремя.
Явись угонщики раньше, их спугнула бы толчея возле клевой тачки.
Доктора и медсестры, изумленно галдя, извлекали из салона обнаженную барышню – в обмороке, с подозрением на сотрясение мозга. Как барышня в таком состоянии вела машину и зачем, уже добравшись до больницы, перелезла на заднее сиденье, где и отключилась, – этого врачи понять не могли.
А Гопа со Смыком проблемы психованных девиц не интересовали вовсе.
Куда больше их интересовали башли, какие барыга Сумчанин грозился отвалить за джип. Не забивая себе голову всякими глупостями, они завели мотор и рванули по улице, а потом и по проселку так, что только дымок закурился. Минут через тридцать Сенька Бурсак оказался в хлеву, а Гоп со Смыком, по-быстрому раздавив шкалик, разделились: Смык остался курить на крылечке, а Гоп поспешил к Сумчанину дать знать, что «товар готовый».
И стоял Сенька, уткнувшись погасшими фарами в щелястую стену, попирая ребристыми колесами обильно унавоженный земляной пол. И думал… Чем джипы думают? Верно, коробкой передач… И не думал даже, а так, грезил. И представлялась ему девушка его мечты – прекрасное виденье, с глазами синими, как василечки во ржи, с лицом белым, залитым кровью. Грозила пальцем, тихая, укоризненная: что же ты, Сеня, мечту-то предал?
